Они разошлись в разные стороны. Надя свернула за угол – там был лабораторный корпус – и полезла в какие-то кусты, где ее никто не мог видеть. И только там, вдали от чужих глаз, в этом тихом, заброшенном месте, она дала волю слезам. Тут она могла реветь сколько угодно – всласть, захлебываясь слезами, не видя ничего вокруг… Веточка рябины качалась перед ней, плавая в тумане, и в красных осенних ягодах заключалась вся безнадежность Надиного существования.

– Ну кто бы мог подумать, что в начале двадцать первого века… – обиженно и чуть капризно зашептала она этой веточке рябины, – что в наше время, когда есть Интернет, космические технологии, не сегодня-завтра клонируют человека и вообще почти ничего нет невозможного, я страдаю такой ерундой?! Тоже мне, Тристан и Изольда! Или еще хуже – древний миф о Данае… До нашей эры какой-то золотой дождь выдумали! Сейчас, между прочим, и дождей-то приличных нет, одни кислотные… – Она вдруг засмеялась сквозь слезы. А потом снова заревела.

Она плакала из-за Леона. Она плакала о нем. Она прощалась с ним…

Стояла полная, абсолютная тишина. Больничный сад замер.

Постепенно Надя успокоилась, и высохли слезы на ее щеках. Но она продолжала стоять в кустах и смотрела на веточку рябины, качавшуюся перед ее лицом, словно зачарованная.

«Скоро все пройдет, я это знаю. Проходит все – потому что человеческая психика очень гибкая, ко всему приспосабливается. Я забуду Леона, забуду о том, что когда-то любила его… Забыла же я в конце концов Прохорова, хотя мне всерьез казалось, что буду страдать до конца жизни, – тогда, когда он ушел от меня! И Леона тоже забуду…»

Внезапно зацокали каблучки по асфальтовой дорожке и еще чьи-то шаги. Лиля и Рая – догадалась Надя, подруг она давно научилась узнавать по шагам. У Лили всегда обувь на шпильках с металлическими набойками, а у Раи – практичные и устойчивые туфли с пластмассовыми каблуками копытцем.

– У меня от всех этих потрясений просто зверский аппетит, – говорила Рая. – Здесь кафешка одна неподалеку… Пойдем туда, а, Лиль?

– Надо Надю найти, – ответила Лиля мрачно. – И вообще, Колесова, я на тебя страшно зла. Эти твои намеки… Она могла догадаться!

– Ничего она не могла! – проворчала Рая. – Она у нас вроде блаженной – очевидных вещей не замечает… Если только ей не сказать прямым текстом.

«Это кто, я – блаженная? – растерянно подумала Надя. – Они обо мне или о ком-то другом? Интересно…»

– «Объясни ей, Лиля, что встречаться с чужими мужьями – нехорошо…», – передразнила Лиля. – Я прямо чуть в обморок не упала, когда ты это выпалила! Ну все, думаю… Райка, ты же мне страшную клятву давала, что ни о чем ей не расскажешь!

– Я и не рассказала… Целый год терплю.

– Колесова, тебе до конца жизни терпеть! У этой истории срока давности нет…

Голоса затихли, исчезли вдали.

Надя сорвала гроздь рябины, разгрызла пару ягод – на вкус они оказались горькими и невкусными. И она тут же сплюнула.

Еще несколько минут Надя стояла в растерянности, а потом вылезла из своего укрытия. «О чем они говорили? Что было год назад? Ой, Лилька?.. Господи, нет, в это невозможно поверить!»

Отгадка была совсем близко, и Надя уже знала ее. Но оформить ответ на собственные вопросы в слова, сделать его реальным и осязаемым было так страшно, почти невозможно!

На языке еще долго держался горький, вязкий вкус рябины…

– Мне лучше, девочки, мне уже гораздо лучше… – растроганно говорила Альбина.

Надя стояла в коридоре и напряженно прислушивалась к разговору, который происходил в палате. Там возле больной были Лиля и Рая.

– А кормят как? – строго спросила Рая.

– Да все замечательно! Через две недели обещали выписать… – голос у Альбины был преувеличенно бодрый.

– Леонтий твой тебя навещает?

– Да, конечно, вчера вот был… – Альбина всхлипнула.

– Алька, ты чего?

– Не вздумай расстраиваться!

– Никак не могу поверить, девочки… – голос у Альбины предательски задрожал, – что он мог так со мной… Нет, он-то мог – потому что все мужчины такие, но Надя…

Надя, прижимаясь спиной к холодной стене, застонала сквозь стиснутые зубы. То, что она сейчас так больно ощущала, называлось муками совести.

– Это Райка во всем виновата, – сказала Лиля. – Райка, зачем ты Альбине рассказала?

– Нет-нет, Раечка, ты поступила как настоящий друг! – спохватилась Альбина. – Я сначала даже не поверила… Поехала на Новокузнецкую – к тому времени, как ты мне, Раечка, сообщила, и вижу… Ах, нет, не могу говорить о том, что видела!

Рыдания, всхлипывания, сморкания, причитания… «Чего они тянут! – с тоской подумала Надя. – Альке от этого только хуже…»

– Альбина, мы знаем еще кое-какие обстоятельства, – многозначительно произнесла Лиля. – Те, от которых тебе станет лучше.

«Наконец-то!» – с облегчением вздохнула Надя.

– Девочки, вы такие славные… но только вряд ли мне от каких-то там обстоятельств станет лучше!

– Слушай, Велехова, между ними ничего не было! – вдруг брякнула Рая. – Ну, между Надькой и твоим мужем.

В палате воцарилась тишина. Потом, через некоторое время, Альбина произнесла слабым голосом:

– Что?

– Я тебя уверяю! – горячо воскликнула Рая. – Ты ж знаешь, Алька, я тебя не обманываю… Я вовсе не из жалости тебе это говорю! Ну, обнялись они, ну, поцеловались… С кем не бывает!

– Подобное называется легким флиртом. Всего-навсего, – строго добавила Лиля.

– Именно – флиртом! А ты помирать вздумала… – поддержала Рая.

Альбина помолчала немного, а потом снова подала голос:

– Она здесь? Да, здесь, я знаю… Надя!

– Иди сюда, – в коридор выглянула Лиля. – Только ничего лишнего, никаких подробностей! Они на нее особенно плохо действуют…

Запахнув белый халат, Надя вошла в палату. У окна, на высоких подушках, лежала Альбина – мраморно-белая, с темными подглазьями. К руке прилеплена игла капельницы, а в изголовье пикает какой-то прибор.

– Алька!

– Надя… – Из глаз Альбины немедленно потекли слезы.

Муки совести были просто нестерпимы – на ватных ногах Надя подошла к подруге, бухнулась на стул рядом с ней.

– Алька, я так виновата…

– Девочки, вы пока выйдите, нам с Надей надо поговорить… – слабым голосом произнесла Альбина. Рая и Лиля, тоже в белых халатах, засеменили вон. Лиля из-под халата еще раз показала Наде кулак – ничего лишнего, мол!

Они с Альбиной остались вдвоем, только прибор в изголовье противно пикал. Но, кажется, ровный, монотонный звук сообщал о том, что пока с Альбиной ничего страшного не происходит. Она еще поживет…