«Их тоже можно побеждать!» — ликовал Дипольд, глядя на беспомощно копошащегося в пыли механического рыцаря. Ведь он сам, лично, только что сделал это. Одолел… ну пусть почти одолел непобедимую, несокрушимую, неуязвимую оберландскую тварь. Выходит, не такая уж она и непобедимая, несокрушимая и неуязвимая!

«Можно! Можно! Можно!»

Быть может, ради обретения этой уверенности стоило потерять войско? Все-таки знание, которое он получил сегодня ценой горького поражения — «Тоже! Можно! Побеждать!», — само по себе дорогого стоит.

В конце-то концов, армией больше, армией меньше… Отправляясь в поход на Верхнюю Марку, он лишь спешно поскреб остландские земли по верхам. А там, где наспех, впопыхах собрано одно войско, со временем можно набрать еще одно. И два. Да хоть десять! Своими силами набрать. Или с помощью отца. По всему Остланду. Или по всей империи.

Главное сейчас — избежать плена.

Чтобы потом…

Снова…

Опять…

В воздухе стоял тяжелый, густой, с рыбным каким-то душком, запах свежей крови. Он забивал все — и пороховую гарь, и резкое алхимическое зловоние жижи, сочившейся из пробитых сочленений поверженного голема.

Живые люди — последние из оставшихся в живых — падали под ударами механических рыцарей. И Дипольд почти физически ощущал чужую смерть. Ощущение это ширилось, распирало, побуждало к немедленному действию. Хоть к какому-то…

— Ваша светлость! — громогласный зов перекрыл крики и лязг металла.

Дипольд обернулся. Кричал Людвиг фон Швиц. Трое оруженосцев медвежьего барона пытались подтянуть к пфальцграфу оседланного коня черной масти. Единственного из тех, кто еще не сбежал.

«Догнали-таки! — отстраненно подумал Дипольд. — Поймали-таки!»

Конь упирался, хрипел, вырывался. Три пары рук едва удерживали перепуганного вороного.

— Ваша светлость! — орал фон Швиц, выкатывая из орбит обезумевшие глаза. — Спасайтесь!

Рослый боевой жеребец мотал головой, норовил подняться на дыбы, укусить, наподдать копытом. Жеребец пятился, отступал, волоча на поводу трех дюжих парней — точно так же, как отступавший голем только что тащил за собой Дипольда.

— Скорее, ваша светлость! — а это уже взмолились оруженосцы барона. — Нет сил держать!

— Мы прикроем! — вновь прогремел зычный бас благородного фон Швица. — Не медлите, ваша светлость! Эти големы пришли за вами! Но вам в полон никак нельзя! У вашего отца должны быть развязаны руки! И он, и вы еще спросите с Чернокнижника! За все! За всех нас!

Аминь! Правильно… все правильно рассудил верный и неглупый фон Швиц. В полон — нельзя. А спросить с Чернокнижника — нужно. И без отца тут уже не обойтись. И Карлу Остландскому вовсе ни к чему иметь в заложниках у змеиного графа пусть и своевольного, но все же единственного сына и наследника.

Дипольд колебался недолго. Да и не колебался гейнский пфальцграф, по большому счету, вовсе. Все было решено в одно мгновение. Плен хуже смерти. А сейчас есть шанс избежать и того и другого. Избежать… бежать… Снова! Горько, постыдно сознавать это, но ведь он не просто бежит, а бежит для того лишь, чтобы иметь возможность вернуться. Чтобы позже добраться до Альфреда и его проклятого колдуна. Чтобы спросить — за все и за всех. Такая цель оправдывает бегство… средство… любое… Ибо это не трусость. Это — шаг к победе.

Однажды ему уже удалось благополучно вырваться из владений оберландского маркграфа на гнедом скакуне. Так, может, и сейчас? Повезет?

Прыжок, другой… почти не ощущая привычной тяжести лат, Дипольд в два счета добрался до коня.

Еще прыжок — и левая нога в стремени.

И — Дипольд в седле.

И другая нога ловит стремя, болтающееся справа.

Брошенный оруженосцем фон Швица через конскую голову повод Дипольд хватает на лету. Едва успевает. Отпущенного коня не требовалось подгонять. Ни шпорами, ни голосом.

Големы — гремящие, звенящие, лязгающие, размахивающие мечами, булавами, секирами, покрытые кровью и гарью — близко. Справа, слева. Перепуганное животное под Дипольдом шарахается в сторону, в другую. И…

— Уходите, ваша светлость! Спаса-а-а…

…уносится прочь. Туда, куда ускакали другие кони.

Дипольд верит вороному фон Швица. Мчится, не оглядываясь. Не желая видеть, как гибнут позади жалкие остатки верной дружины.

Но пфальцграфу приходится смотреть на другое. Конь скачет по тесному пространству, где прежде готовилась к бою остландская конница. И где нынче лишь воронки-рытвины, дотлевающие уголья и зловонный, хотя и безобидный уже, чад. И великое множество неподвижных темных кочек.

Это было место, с которого совсем недавно ушел ад.

Теперь-то здесь безопасно. Теперь все рассеялось. Развеялось. Испарилось. Растеклось. Пригасло. Сгинула вся смертоносная колдовская гадость, вся губительная магиерская мерзость. Теперь здесь — тишина. И трупы.

Разные. Всякие.

Невредимые на первый взгляд, но — неживые люди и кони, наглотавшиеся удушливого синюшного дыма. И изувеченные до полной неузнаваемости. Смятые, разорванные, искореженные, изъеденные кислотной моросью, сожженные и сплавленные воедино тела и латы.

Теперь здесь дымящиеся земля, сталь, камни, мертвецы… И стелящийся густой запах горелого мяса и железной окалины. И еще — резкий, неприятный, нехороший остаточный дух алхимии и магии. Но — не смертельный.

Хрустит под копытами, как яичная скорлупа, истлевшая, истончившаяся, утратившая былую прочность броня. Хрустит спекшаяся с броней черная корка человеческой плоти. Хрустят обгоревшие кости.

А конь вороной масти несет Дипольда сквозь черный дым дальше — в лагерь. Где тоже полно трупов. И — поваленных, пожженных шатров, сгоревших палаток, опрокинутых, обугленных повозок, изломанного походного скарба и разбросанного оружия.

И еще дальше несет наездника конь цвета ночи — за границы лагеря. Где больше нет следов обстрела и нет мертвецов, где чисто, вольно, свободно.

Гейнский пфальцграф Дипольд Славный рычит и плачет в закрытое забрало. И слезы на глазах выступают вовсе не от бьющего в смотровые щели ветра. То — слезы позора и обиды. Ярости и неутоленной мести.

И чего-то еще, что заполняет и переполняет все его естество.

— Пшел! — всадник безжалостно пришпоривает коня, гнать которого нет никакой нужды.

Дипольд мчится тем же путем, по которому привел свое войско на смерть, — по извилистой ложбине меж пологих и крутых склонов, поросших лесом. Мчится во весь опор, удаляясь от замка, от битвы, от плена. Долго мчится. Поворот. Еще один…

Дипольд резко натянул повод. Конь поднялся на дыбы, завертел головой, разбрасывая хлопья пены, не желая останавливаться. Нервно закрутился на месте.

Проклятье! Впереди — снова трупы. Люди, кони. Дырявые латы, пробитые шлемы. Зияющие раны, кровавые лужи… Те немногие счастливчики, кому удалось вырваться из обстрелянного лагеря, попали в засаду. Оказывается, была все же засада на пути к оберландскому замку! Но поставленная не для того, чтобы преградить путь к крепости. А для того, чтобы не выпустить из Верхних Земель ни единого остландца. Живым — не выпустить.