— Ирка, если ты решила меня добить, то это ни к чему, я и сама себя догрызу, не волнуйся.

— Ладно, вот что. Ефимову пока ни слова, он тебя в порошок сотрет. Не дай бог, еще и до развода дойдет на этой почве. Наверняка расценит это как серьезный обман с твоей стороны, кучу лекарств без его ведома на отделении хранила. Я бы разозлилась не на шутку.

— Не кучу, а всего лишь полшкафчика, и все с хорошим сроком годности! Еще бы человек пять бесплатно полечить можно было, эх, жалко.

— Давай, давай, иди, полечи. Если человек идиот — то это навечно, Елена Андреевна.

— Да ладно, остатки лекарств я уже выкинула, прямо сегодня. Так было обидно, стояла у помойки и чуть не плакала.

— Хоть на это ума хватило, слава богу. И все на пустом месте. Невероятно!.. Так, теперь вот что: никому ни слова, это во‑первых; во‑вторых, через пару дней один мой клиент вернется из Европы, я думаю, поможет решить проблему. За два дня ничего не случится. Теперь пойдем куда-нибудь в тихое место, спокойно поужинаем, выпьем и потом так же спокойно разъедемся по домам. Как тебе такой план?

— Спасибо тебе, Ирка.

— Да ладно. Если бы не ты, ходили бы теперь к моему Стасику на могилу, цветочки менять.

Развязка моего преступления оказалась весьма неожиданной. Мне помогли, дело закрыли, даже не открыв; состава преступления не выявили, так сказать. Помощь пришла совершенно не с той стороны; на следующий день мой подопечный полковник явился на осмотр и за препаратом. Елена Андреевна благополучно забыла про его визит; сидела в ординаторской с распухшей физиономией, продолжая рыдать и думать о глобальных последствиях произошедшего. Полковник сдал анализы, и пока ждали результатов, очень технично вытянул из меня всю информацию о происшествии, буквально за десять минут. Милиционер есть милиционер. На следующий день он позвонил и сообщил, что все улажено и можно не волноваться. Неожиданная помощь потрясла меня до глубины души, и в пятницу на бабском сходе у Асрян я решила донести все свои переживания до общественности.

— Девочки, это просто невозможно представить себе, честно. Когда сказал, что все улажено, я трубку положила и снова разрыдалась. Человек погибает, и по факту я ему должна помогать, он мне ничего не должен. А он помог. Хотя что я ему — со мной или без меня, он свое лечение будет продолжать и прекрасно это понимает. Не я тот чиновник, кто принимает решения о квотах на дорогостоящие препараты. Так сказать, мои функции всего лишь в соответствии с занимаемой должностью — лечить и наблюдать. Теперь он должен прийти через две недели, а я даже не знаю, что сказать ему, как благодарить. Просто позвонил и сообщил: повода для беспокойства больше нет. Вот так вот, девчонки.

Женька приехала в прекрасном настроении, преуспевающий риелтор после продажи большой четырехкомнатной квартиры на Каменноостровском проспекте; она сразу воодушевилась происходящим:

— Настоящий мужчина, вот это я понимаю! Молодец, я чуть сама не расплакалась. А он сейчас как себя чувствует, ничего?

— Пока ничего. Пока только небольшая слабость, да в области операции периодически болит, но не сильно. Скоро томографию сделаю, посмотрю, как там у него на фоне лечения дела. Но пока в целом все неплохо. Если бы еще не работал на полную.

— А что внешне, красавчик?

— Да нет, совсем обычный мужик; небольшого роста, в лице ничего особенного. Симпатичный, это точно, но не герой боевика. Только глаза такие, знаете, вроде как все про тебя знает, улавливает все подводные течения, но ничего не выносит на поверхность, никакой лишней эмоции.

— Тяни его как можно дольше, Ленка.

— Да мы всех тянем до последнего, девочки. Без имен и без регалий, как говорится.

Так закончилось лето две тысячи четырнадцать, оставив на душе неприятный след. Полковник чувствовал себя неплохо, лечение помогало, и это радовало меня гораздо больше, чем что-либо вокруг. Тем временем жизнь и общество менялись — политические скандалы, громкие судебные процессы и даже война с братьями-славянами. К началу осени возникло новое и очень непонятное явление природы под названием «финансовый кризис»; и даже это событие обсуждалось на женском совете, словно пингвин в зоопарке города Сочи — издалека и с легким удивлением. Причина проста — Оксанкин муж был не просто юристом, а ОЧЕНЬ ХОРОШИМ юристом, из тех, кто будет востребован всегда, поэтому ничего не мешало оставаться убежденной домохозяйкой и матерью троих детей; Женька быстро переключилась на торговлю жильем эконом-класса и ниже, отчего доходы уменьшились, но незначительно; да к тому же выяснилось, ее солидный муж Анатолий теперь работал на оборонную промышленность. Откуда-то из глубин социализма всплыло почти забытое сокращение — ВПК. Военно-промышленный комплекс. Денег за оружие платили хорошо, потому как у нынешней политической власти имперские идеи расцветали, как приступ острой шизофрении — быстро и, по сути, абсолютно беспочвенно. «Потоки денег на уничтожение людей» — так высказался Костик, увидев новую «Тойоту» Женькиного мужа; и тут же получил по носу от Асрян:

— А ты, Костик, почаще вспоминай, как твоя конторка американская миллион долларов в день на онкологических препаратах имеет. Накрутка-то трехразовая. Да и сам, я смотрю, не на «Ладе Калине». Джипик твой не меньше пары миллионов стоит.

Наконец, осталось четверо медиков — Асрян, ее супруг Сашка Эппельбаум, мой муж Сергей и я. Про доходы медицинских сотрудников говорить вслух считалось неприлично; но именно в тот момент мне стало окончательно ясно — здоровье — это как проституция, наркотики и нефть — очень высоколиквидный и циничный товар. Человек готов много отдать за его сохранение. Так что работа в частной клинике имела, как ни странно, прочную материальную основу на фоне полнейшего кризиса государственной медицинской системы. Теперь к нам шли не только состоятельные граждане, но и те, кто был готов ради старенькой мамы отдать половину зарплаты, потому что многие государственные больницы существовали на последнем издохе. Огромные очереди и отсутствие врачей — вот он, закономерный финал, особенно в городских поликлиниках. После таких наблюдений мне приснилось поле битвы и много-много больших черных птиц, кружащих над умирающими воинами.

С каждым годом, товарищи россияне, бывший Женский Медицинский институт становится все престижнее и престижнее. Он скоро переплюнет нефтяные вузы города Москвы, потому что Белая Материя стала пахнуть резким навязчивым ароматом денег. Смотрите, жители северной столицы, не пропустите — Азазелло сладко улыбается, протирая старую вывеску на главном здании «Первого Меда».

Что касалось нового корпуса нашей клиники, все было очевидно — зубы болят даже в кризис, никуда не деться; да и косметологи пока что не сильно пострадали, потому что женское население готово было отказать себе в лишней тряпке, но все равно сделать пластику или ботокс. Гендерный вопрос государства российского склонялся не в пользу женского пола, война за непьющую пару штанин на фоне социальных катаклизмов только обострилась.

Итак, пир во время чумы только начинался.