Дочь, нахалка такая, помирает, а у мамочки диабет, гипертония и прочие несчастья. Последние десять лет девчонка жила одна, лечилась сама, сильно не доставала; а тут на голову свалилась, еще и помирать вздумала. Нельзя, короче, маме волноваться, вот и вся любовь. Говорю ей: «Мадам, оставьте свой сотовый и идите домой, о состоянии мы вам сообщим»; но не тут-то было, тетка рот открыла и понеслось: «Это вы ее долечили до такого, ваша частная забегаловка! Только деньги дерут, и все! Вы ее залечили, довели мою девочку единственную!» Тут меня накрыло, ты понимаешь, не смогла очередной раз себя в жопу запихать. «Пошла вон отсюда, старая кошелка. Мы вас тут видим в первый раз! Что, раньше здоровье дочери не волновало?» Короче, туша удалилась не долго думая, а мы еще продолжали биться, до последнего делали что могли. К пяти вечера она умерла. Вот так вот.

— Господи, нашла из-за чего переживать. Что, впервые с людским уродством сталкиваешься?

— Да нет, просто за последние годы первый раз такое. Отвыкла, наверное, Ирка.

— Вот и хорошо, что отвыкла. Общество развивается и в этом направлении — дерьма вокруг все больше и больше независимо от социального статуса.

— Да ладно, есть и нормальные люди. Кстати, тут недавно наш безымянный хозяин прислал мужика, я прямо разволновалась. Полковник, начальник какого-то отдела милиции; молодой, сорок шесть лет всего, молчаливый такой, сдержанный. Диагноз, конечно, нам совсем не по профилю — рак правой почки, уже с метастазами. Случайно нашли; пошел после Нового года с другом за компанию сделать УЗИ. До этого поясница побаливала, он думал что позвоночник, анальгином спасался. Сделал УЗИ, а там опухоль на всю почку; тут же в Москву на обследование улетел. В конце января прооперировали, а в мае уже метастазы в легких нашли. Московские онкологи прописали новую группу препаратов; на один месяц двести тысяч рублей, а надо хотя бы на год. Короче, мужик светиться в государственных учреждениях не хочет, наблюдается у нас, препарат на него получаем по квоте от Министерства внутренних дел.

— Так он что, чуть живой?

— Да нет. Он пока вообще, кроме легкой слабости, ничего не ощущает. Представляешь, сидим в ординаторской, а он мне говорит: можете меня не обманывать, Елена Андреевна; скажите сразу, сколько еще времени буду в рабочем состоянии. Я говорю: может быть, и год, и больше, если лечение подойдет. А он: вполне хватит, чтобы утрясти дела дома и на работе. Не поверишь, даже больничный не взял. Сдал анализы, я ему говорю: приходите за препаратом в пятницу. А он — не смогу, у меня сотрудники погибли при исполнении, я должен быть на похоронах. Я не выдержала, тут же начала возмущаться: какие вам сейчас еще похороны, надо, наоборот, положительные эмоции искать; отдохнуть поехать с семьей, в кино сходить, в театр, наконец. А он в ответ только улыбается, «так точно, товарищ доктор». Короче, приехал сегодня в обед за препаратом; один не ходит, вместе с офицером, что-то типа охраны. Картина маслом, Ирка — принес целую охапку роз; я как увидела, дар речи потеряла от неожиданности, а он говорит: человеку в погонах неудобно докторам взятки давать, но я решил сделать вам сюрприз. Так приятно, эх. Ну почему вот такой настоящий мужик и так рано уходит?!

— Подобный род деятельности подразумевает постоянный стресс, так что неудивительно.

— Да кто бы знал, Ирка. Если б знали, что у кого и отчего болезни берутся, уже бы научились лечить по-человечески. Покуривает, конечно, но немного. Ну и работа еще та, спорить не буду, похлеще нашей. Я вообще первый раз порядочного мужика в погонах увидела.

— Господи, Сокольникова! Розы подарил, и сразу порядочный.

— Да нет, я без иллюзий. Конечно, и он в системе. Просто какой-то другой; с внутренним стержнем, настоящий. Даже возникло ощущение, что знаю его откуда-то.

— Это все эмоции и дедушка Фрейд. Любой психотерапевт расскажет — полковник, погоны, суровый взгляд; говорит мало, делает много.

— Ладно, не хочу вступать в дебаты, Ирка. Давай лучше вызови такси да поехали в хамам. Мне надо отмокнуть; и телом, и душой.

После печального происшествия с девушкой прошли две недели, спокойно и размеренно; печальные переживания потеряли остроту. В конце июня великий пластический хирург Гела Парджикия приехал из Москвы и первым делом позвонил Елене Андреевне; двое благополучных женатиков прекрасно провели пару часов в тайной квартирке на Василеостровской. Однако инцидент с Катей Семиглазовой оказался далеко не исчерпан — в середине июля на отделение позвонила секретарь моего мужа и по совместительству главного врача нашей клиники:

— Елена Андреевна, будете уходить, заскочите ко мне, пожалуйста.

Подобный звонок из приемной Сергея Валентиновича был полной неожиданностью, потому что всю необходимую информацию я узнавала от него непосредственно, и чаще всего дома за ужином.

Я поднималась по лестнице к приемной; смутная тревога и предчувствие чего-то очень нехорошего шли рядом. Пожилая еврейка Нина Иосифовна протянула мне уже распечатанный конверт:

— Вот, возьмите. Сергей Валентинович пока не в курсе. Я решила передать это вам, а вы уж там, сами… дома, спокойно.

В машине я достала из конверта пару листков и прочитала депешу на имя главного врача. По телу прокатился озноб, голова закружилась.

Я не смогу обсуждать это с Сергеем, не обдумав заранее. К Ирке, надо бегом мчаться к Ирке.

Как бы ни складывалась моя жизнь, какие бы люди меня ни окружали, но в тяжелую минуту только Асрян могла выслушать любое признание и дать дельный совет. Слава богу, она была дома и только что закончила прием. Я залетела к ней в кабинет и плюхнулась в кресло для пациентов.

— Ирка, плохая новость. Скорее всего, мне скоро придется уволиться.

— Спокойно, Елена Андреевна. Ты пальто сними, сядь, расслабься. Теперь без истерики и по порядку.

— Да поздно уже истерить. Помнишь, про Катю Семиглазову рассказывала? Девчонка с наследственной патологией? Короче, ее маман накатала на меня огромную жалобу, на имя Владимира Владимировича, ни много ни мало. В жалобе, конечно, полный бред, и претензий к ходу лечения с нашей стороны не будет, это понятно. Но поднимут историю болезни, и по факту проверки вскроется, что больную лечили лекарствами, не находящимися на балансе клиники. Сама понимаешь, что это означает. Скоро кто-то из прокуратуры придет на проверку. Так что я решила: никого подставлять не буду, особенно собственного мужа; сама сотворила, сама и отвечу.

— Сокольникова, а чем таким ты ее пичкала?

— Господи, Ирка, да мне кучу растворов и всякого дорогого говна пацаны из «Астра Зенеки» подарили, вот и все! Я же тебе говорила! У Семиглазовой даже на одну десятую от этих лекарств денег бы не хватило, неужели ты не понимаешь? А мамаша ее даже не вспомнила — надо за что-то заплатить или нет; дочери помочь хоть в последний раз?! Вот и все!

— Да, дела… конечно, Сокольникова. Я знала про твою полную инфантильность во многих вопросах, но не до такой степени. Господи, то на секс-кораблик с Парджикия собирается, то голову в петлю самостоятельно запихивает, мать твою… Слушай, ты уже столько лет в медицине, неужели ничему не научилась? Благими намерениями дорога в ад, причем специальный ад, только для медицинского персонала!