Он помнил — дон Калоджеро хвалил качество его вещей, и говорил, что если что, то…

Он не будет никого сдавать. Просто посоветуется.

Телефон… в памяти его не было… телефон…

Ах, да…

Номер сам собой всплыл из памяти. Он отвлекся от дороги, набирая его…

Просто поговорить. Спросить совета. Он хоть и не итальянец — но дон Калоджеро зависит от его поставок и если что — сурово спросит с Кото. Дон Калоджеро тоже не сам по себе, за ним Каморра — целая мафиозная организация. От них зависит многое в Средиземноморье, даже такой отморозок как Кото не осмелится перейти дорогу Каморре и ее интересам.

Да, так и надо поступить. Дон Калоджеро это не полиция, и пусть все знают, что у Нури тоже есть серьезная крыша и к нему просто так не сунешься.

Придерживая руль рукой, он набрал номер…

— Алло…

— Это… Нури из Греции. Мне бы поговорить… с синьором Калоджеро.

— Его сейчас нет. Это Нино, его сын. Ему что-то передать?

— Да…

Треск мотоцикла отвлек его — какой-то мотоциклист, нарушая правила, лавировал в потоке машин. У него был «громкий» спортивный глушитель

— Сейчас…

Мотор мотоцикла взвыл под самым ухом, Нури оглянулся, чтобы понять, что этот тип задумал и как с ним не столкнуться. Последнее что он увидел — ствол автомата, направленный на него…

…

Телефон прозвонил три раза и умолк. Владелец телефона и не подумал ответить — он спрятал его в карман и улыбнулся

— Проблема решена…

А вот Кото так не думал.

Своим нюхом контрабандиста и рэкетира — он чувствовал, что что-то неладно с этими людьми. Совсем что-то неладно. Между собой они говорят на языке, который Кото никогда не слышал и даже не знал, что есть такие. По виду они такие же, как шиптары — крепкие, чернявые, волосатые — но Кото чувствовал, что они совсем чужие. Не такие как он.

— Когда я получу товар? — спросил он

— Он здесь — сказал владелец телефона — забирай. Вон тот контейнер.

…

— Вот документы на груз…

Грузинская мафия.

Кото даже в интернет залез. Ничего не понял. Что за Джорджия такая. Есть страна, а есть штат. Но если это штат, то почему они по-английски не разговаривают. А если страна…

— И это всё мне?

— Тебе.

Кото подумал

— А вам то это зачем?

— Ради дружбы — сказал владелец телефона — наши боссы хотят с вами дружить и посылают подарок. Но ты слишком много вопросов задаешь. Берешь, или…

Кото кивнул. Как и все контрабандисты, он быстро принимал решения

— Беру

20 мая 202… года. Греция, Афины, район площади Омония

Это — День различения, который вы считали ложью.

Коран, 37, Ас-Сафат (Сомкнувшие строй)

Район площади Омония и прилегающие к нему улицы — были известны как «Маленькая Тирана» — здесь предпочитали селиться приезжие албанцы. Первая волна была еще в девяностые — они все обосновались, осели, получили гражданство — но не ассимилировались, они жили диаспорой, исповедовали ислам и ненавидели греков — греки отвечали тем же. В последнее время — стали приезжать все новые и новые переселенцы. Некоторые использовали Греции как транзитный пункт на пути в Германию или Англию, но некоторые оставались. Ну и к братьям по вере — присоединялось все больше и больше беженцев из Сирии, Ирака, Афганистана. Уже не редкость был напев муэдзина из магнитофона, перекрытая на время намаза улица с рядами задниц в дешевых китайских спортивных штанах, молящихся Аллаху…

В Афинах — главным объединением футбольных хулиганов — была фирма под названием «Гейт 7», она болела за самый титулованный клуб Греции — Олимпиакос. Клуб этот был технически не афинским, а пирейским. Происходил из матросских районов Пирея, вообще — был самым рабоче-крестьянским клубом Греции. Но сейчас Афины и порт Пирей практически слились, так что его можно было считать афинским. Клуб сорок четыре раза становился чемпионом Греции, и принадлежал авторитетному бизнесмену, который находился под следствием с подозрением в контрабанде наркотиков. На его судне при обыске — обнаружили аж двадцать тонн героина.

Фирма находилась в жестокой вражде со всеми греческими клубами и прежде всего с ПАОК, и в дружбе с многими иностранными клубами, такими как сербская Црвена Звезда и московский Спартак. У них были бело-красные цвета, и они выступали как «православные братья» — то есть их поддерживали аналогичные клубы в православных странах — и они поддерживали их.

Информация о том, что на границе расстреляли автобус с греками — появилась еще ночью, причем в искаженном виде. В интернете — появились ссылки на то, что греков расстреляли албанские пограничники за то, что они в чем-то не подчинились при переходе границы. Появилось даже какое-то видео. В результате — еще затемно по городу стали собираться погромщики в бело-красном.

…

— Аллаху Акбар!

Казалось бы — просто слова. Но эти слова — вдохновляют, объединяют, заставляют вспомнить, что ты не один, песчинка в человеческом океане, часто в чужой стране, часто без работы и на пособии. Ты часть великого, могучего и грозного, ты наследник тех бесчисленных ратей, которые захватили Испанию, которые растоптали Сербию и Болгарию, которые дважды осаждали Вену. Ты правоверный — а они неверные. Ты на истине — а они на лжи.

И ты можешь с ними сделать все что угодно. Потому что Аллах желает наказать неверных твоими руками…

— Аллаху Акбар!

Вторая машина, из перевернутых посреди дороги и подожженных, чтобы создать баррикаду — с глухим хлопком взорвалась. Это не выглядело как в кино — просто неяркая вспышка и глухой хлопок.

Пылающие машины — высвечивали адскими отблесками стены высоких каменных зданий…

С той стороны — кидали камни, бесновались болельщики, националисты. Но горящие машины надежно отделяли их, перелетали только камни.

— Салик! Салик, иди сюда!

Салик обернулся на зов. Кто это?

А, Ибрагим…

Его друг, правда, Ибрагим был больно правоверный, он даже с местными девушками не гулял. А у Салика, то есть Салима — была девушка из Германии, немка, они переписывались. Познакомились они прошлым летом, когда Салим ездил к дяде подработать. Дядю прошлой осенью посадили за угон — но его друзья уже написали ему — сказали, что не забыли, и предложили приехать на более длительный срок. Дядя тоже прислал фотографии из немецкой тюрьмы — там он стоял с рукой с поднятым пальцем — Аллах один — и в целом чувствовал себя в немецкой тюрьме как дома.

Так что Салик не хотел