добычи — филлипинка, одна штука. Или тайка.

Собирались в спешке. Настежь открытые дверцы шкафа, перевернутый горшок с цветком. В шкафах какие-то тряпки — брали только самое ценное.

Я подошел к азиатке, которая тряслась от страха

— Говоришь по-английски

Она закивала

— Давно хозяева уехали?

— Вчера, мистер.

— Сказали, куда?

Она пожала плечами

— Тебе хоть заплатили?

— За последний месяц нет, мистер.

— Сколько они тебе платили?

— Сто долларов, мистер. И кормили. Что от них оставалось

Стоящие тут же полицейские переглянулись. Я достал бумажник, отсчитал двести долларов. Мне было тошно и мерзко от поведения моих соотечественников.

— Уезжай обратно.

На обратном пути — мы ехали с местным комиссаром полиции. Для него это было не первое дело, где он сталкивался с рабской эксплуатацией, но тут и он был в шоке.

— Как так можно. Сто долларов! Это же не деньги для них.

…

— Я встречал эксплуатацию на фабриках, у фермеров в полях, но чтобы прислуге в доме так платили? Там же дом… квадратов пятьсот, не меньше. У них же денег было…

А я сидел в машине и думал — да. Вот это — мы.

Я даже не знаю, как назвать тех, кто не только уцелел и выжил на руинах советской империи, но и научился процветать на ней. Кто выжил, когда другие умирали, а теперь называет девяностые не лихими, а святыми. Видимо, у них какая-то своя, особенная святость…

Нет праведных между людьми. Каждый ставит брату своему сеть.

Руки их обращены ко злу, начальник требует подарков, а судья судит за взятки. И вельможи злыми хотеньями души своей извращают дело

Лучший из них — как терн. И справедливый хуже колючей изгороди…

Да, Библия. Евангелие от Матфея. Там все сказано.

И сейчас, во внешне благополучные времена — они ничуть не изменились. Даже если надели шкуры овечьи, внутри — суть волки хищные. И всегда готовы рвать тех, кто слабее.

Пока их кто-то не остановит.

23 мая 202… года. Греция, Афины

Из Салоник в Афине мне удалось попасть только на следующий день, поездом. По пути, обратил внимание, что сотворили с электричкой — чуть ли не половина стекол перебита. Везде баллончик — знаки футбольных контор, нацистские лозунги…

В Афинах — на выходе из вокзала патрули жандармерии, с оружием. Проверяют документы. Я вместе с паспортом подал пропуск, который мне выписали в Салониках. Удивились — но пропустили без вопросов.

Водитель такси — как водится, знал все.

— Вы русский, да? В недоброе время приехали…

— Сильно громили?

— На Омонии ни одного целого стекла не осталось.

— А чего началось то?

Водитель вздохнул

— Да то ли наши провокацию сделали, то ли ихние. А знаете, с чего на самом деле все началось?

…

— С того, что раньше вот у вас был Советский Союз, наши деляги и боялись, что рабочий народ на улицу выйдет. Зарплаты нам поднимали. А сейчас нет СССР — и не боится, никто и ничего.

…

— Вот я. У меня четверо детей. Двое уехали. У одного нет работы. И я знаю, что вот я — таксист, кручу баранку. Двадцать с лишним лет уже за рулем, город как собственный сортир знаю. Но ни один из моих детей — таксистом уже не станет. А скоро с этими уберами — и мне работы не будет. И как жить, на чем? Люди будущего не видят. Потому и громят. На улицах — молодежь одна, какое у них будущее… никакого.

…

Российское посольство — красовалось оскорбительными граффити на всю стену и обожженными воротами. То есть, и поджечь пытались, да не получилось. У посольства был усиленный моторизованный пост жандармерии, пропускали только по российскому паспорту или если кто-то выходил встречать.

Посол, Никита Игоревич Рузский — был явно не в себе от произошедшего

— Подъехали на машинах, мы едва успели закрыться. Бросили бутылку с зажигательной смесью, лезли на стены. Когда жандармерия подъехали — только тогда убежали. В жизни такого не было

Эх, Никита Игоревич, не знаете вы историю. После Цусимы — не было страны, которая бы больше радовалась разгрому русской эскадры, чем Греция. Причина в том, что на изломе прошлого и позапрошлого века греки подняли восстание и ждали, пока Россия придет на помощь, напав на Османскую Империю. Николай не стал этого делать, и греки Россию возненавидели. Хотя мы не просили их восставать и помощи не обещали.

Эта история — вероятно, тоже повлияла на Николая II, когда он роковым августом 1914 года принимал роковое для себя, для своей семьи и для всей страны решение. Помочь Сербии, даже несмотря на ее далеко не безупречное поведение. Или отказать в помощи — и получить в ответ еще одну православную страну, где ненавидят русских, и попрощаться со всеми нашими позициями на Балканах, которые мы нарабатывали лет пятьдесят.

Все в этом мире взаимосвязано.

— Это напоминание о себе, со стороны известного нам человека. Но дело не в этом. Вам известен человек по фамилии Козлакис?

— Алексея Дмитриевича, очевидно, имеете в виду? Известен, как же. Адвокат, известный человек в общине. Иконы афонским монастырям жертвовал.

— Не ворованные, случайно?

— Просите?

— Иконы? Не ворованные? Он трижды условно судим.

— Алексей Дмитриевич?!

— Он самый. Греческая полиция объявила его в розыск. За рабскую эксплуатацию. И другого чего наберется.

…

— Если он позвонит вам или кому-то в посольстве — дайте знать.

По пути в министерство — мне пришло в голову еще кое-что, я позвонил в Москву человеку, который занимался клюквенниками[18] и кое-что выяснил.

Скорее всего, так оно и есть.

— Козлакис, случайно иконами и церковной утварью тут не торговал? — спросил я, когда мы оказались у Димитриса в кабинете

— Да, торговал — ответил он — а что? У него в офисе были, и как сказала его ассистентка, он торговал именно церковными принадлежностями

— Проверь, через таможню, он импортировал через вот эти фирмы? Как он декларировал церковную утварь?

Я дал список

— А что?

— Проверь, тут есть тема.

— Какая?

— Если совпадет, скажу. А если нет, то и говорить не о чем.

— Хорошо — не стал спорить Димитрис — кстати, данные с Интерпола пришли.

…

— Твой снайпер — гражданин России.

— Который из двух?

— Тот, что ты на горе взял.

— Здорово.

…

— Так мы и со всей преступностью справимся. Со вторым — что? Кто с ним работает?

Димитрис вздохнул

— Патологоанатом.

Черт…

— Убили? Когда?

— Умер, вчера в больнице. Подозревают отравление…

…

Первый стрелок, которого я взял — тот, что подстрелил