– Из любопытства или с преднамерением? – поинтересовался Слава, когда его догнал врач.

Усталость, утрата интереса и аппетита, навеянные Павлу Анатольевичу после неудачного проведения обследования его же мыслями, перестали докучать в полной мере, но всё же оставались в его организме. «Особенности» своего подопечного, после долгого ожидания, так же подкреплённые теми же мыслями, выявлять больше не хотелось. Врач шёл молча, и голова его была заполнена дымом.

«Всё же ребёнок, объевшийся до потери памяти конфетами, никогда больше не сможет на них смотреть без тошноты.»

– У нас «тихий час», но да я шёпотом. Почему ты свою дочь не любишь? Запер её здесь. У неё, кстати ухажёр имеется, заметил? – зачастил Слава, выкинув сразу все интересующие его вопросы.

– Всё по закону, с согласия родителей.

– И мне ты о правах! Так только с недееспособными.

Славы наклонился, чтобы заглянуть в лицо врача, которое он слегка приспустил к полу, но мужчина нахмурился и, когда волосы «небуйного» начали мелькать над пределом поворота глазных мышц в сторону, сам поднял голову.

– Так решил суд.

– Ой, хитрецы, ещё, наверное, пособие выпросили. Про её друга я сказал? Ну да. Дак про него. Я так рассчитал, он уже в ближайшие годы выйти должен. И вот услышал, что он вытащить её отсюда хочет, а потом, может быть, и в суд на тебя подаст.

– Кто?

– Не, не. Блюдечка с голубой каёмочкой у меня нет.

Слава остановился, и больше не сболтнул, и шире улыбнулся. Павел Анатольевич оживился, к нему подходили порывы вопросов, но он гордо их утихомиривал и, находясь в шаге от бока Славы, дошёл до кабинета живописи.

– Вот и всё, теперь это лично моё дело, но ты можешь постоять тут и подождать.

– рассудил Слава, остановившись в метре от двери.

– Не поверю, что ты имеешь какое-либо дело с этим. – Павел Анатольевич не находил красоты в картинах, отчего к искусству и людям, его творящим, относился пренебрежительно.

– Ну жди.

Слава кивнул Интерну, на что настороженный Павел Анатольевич отвлёкся, в то время «небуйный» забежал в кабинет и спешно закрыл за собой дверь. Павел Анатольевич дёрнулся за ним, но, услышав щелчок, остановился, изворотливо обозвавши в мыслях Славу.

– Вот и хорошо, что вспомнил. – спуская приподнявшийся край рубашки, похвалил себя мужчина, за внимательность к обустройству кабинета и более о средствах его безопасности от незаконного преднамеренного проникновения.

– Чего? – в то же время вскрикнул преподаватель, спешно снимая ноги со стола.

Молодой человек развалился за столом и читал книгу, но после вбегания Славы, съёжился и привстал, закрыв том.

– Книжечки? А что под обложкой? – заинтересовался Слава, оттягивая суперобложку. – Э. Л. Джеймс, у тебя утончённый вкус.

– Кыш, проваливай! – остервенел преподаватель, возвращаясь в мир реальный из ступора мыслей.

– Не видишься с человеком несколько лет, а он тебя забывает. – уверенно возмутился Слава, не сдвинувшись с места.

– Как я тебя забуду, если не знаю.

– Как не знаешь? Я, между прочим, изменился меньше тебя, пончик. Похудел, я даже сначала засомневался. А ты однокурсника узнать не можешь! – продолжал негодовать Слава, стоя перед столом.

– Всё равно тебя не помню. – прицелившись взглядом в лицо Славы, напрягал память преподаватель.

– Ну как, кто всегда в уголочке сидел? (преподаватель надолго задумался.) Ладно, а если так.

Слава сел, закинув ноги на ногу, сгорбился и развернул воображаемую книгу.

– Славка…

«Вот совпадение!»

– … ты?

– А кто же. – не ожидая того, что дело само облегчит ему роль, обрадовался Слава.

– Ты извини, сидел там один, тебя бы никто и не вспомнил, если бы… не сел. – восклицал переполненный радостью преподаватель. – Как-то сильно ты постарел, дал бы тебе под тридцать, что случилось?

– Работа, работа и только.

Геннадий, так звали преподавателя, оставил книгу на столе и, обойдя его, сел рядом со Славой.

– А сюда то ты как попал?

– Дак и говорю работа. План у меня, – Слава понизил голос и оглянулся на дверь, – знаешь, смена обстановки для воображения полезна. Вдохновения наберусь, шедевры, как Ван Гог напишу и всё – известность.

– А сюда то…

– Твой главврач – неуч. Я ему язык пару раз показал, покривлялся, он там что-то записал и я в этом. – Слава потянул на себе одежу.

– Никогда от тебя таких поступков не ожидал.

– Художник должен страдать ради искусства. А ты как сюда?

– Мне же сразу после выпуска предложили, делать ничего не надо, только наблюдай за ними, чтобы друг друга не побили, а платят прилично. – отмахнулся Геннадий, больше заинтересованный во встреченном одногруппнике.

– Часто дерутся? – забеспокоился мужчина.

– Ни разу.

– Постой, мне же рассказывали, что ты тоже куда-то устроился… в агентство или в музей, не помню. – перебив себя же, не утерпел преподаватель.

– И не напоминай. Каторга, а не работа. А я под плёткой не могу, я только по вдохновению. А нет его, и работы нет. Сам уволился. Потом несколько картин продал, половину года не писал уже. – Интерн, севший на стол, напротив волновавшихся разговором: одного – объятого ностальгическими воспоминаниями об университете и уповающего встречей давно забытого приятеля; другого – о том, как бы Геннадий не вспомнил ничего нового из прошлого Славы – задумался над ответом, вспомнив несколько клише.

– Дорого продал?

– Прилично, но не в деньгах проблема. Вдохновение иссякло, вот приехал восполнять.

– Я с выпуска ничего полного не сделал, только зарисовки.

– Главное насовсем не забрасывать. – рекомендовал Слава, смотря на своего приятеля снизу вверх.

– Рука сама набрасывает…– Геннадий снова отбросил от себя. – А с нашими ты общался, как они?

– Не, сначала рвался на работу, и ни с кем я сильно не дружил.

– А Женя?

« – Мальчик или девочка?

– Обойди местоимения.» – именно этого вопроса о личном Слава и не хотел услыхать.

– Первый год переписывались, потом… у меня неприятности на работе, Женя ещё писал, – Слава чихнул, скрывая букву женского падежа, если она должна была быть, – но мне не хватало времени ответить.

– Жаль, а мы всё гадали, сойдётесь или нет. А после кого-нибудь нашёл?

– Не искал.

– Ну вот я тоже. Зачем?.. – почувствовав тяжесть в ногах, Геннадий облокотился о стол, вцепившись руками в его край. – А как ты узнал, что я сюда устроился, я же тебе не говорил?

– Я и не знал. Мне сосед по палате рассказал, что ты его в первый же день голым позировать заставил, ну и внешность описал. Я сразу твои «шутки» вспомнил, вот и пришёл посмотреть.

Геннадий рассмеялся.

– Да, шутил я в университете правильно. За эти годы то забросил, а потом он, важный из себя приходит,