– Ребята, привет! Не могу сказать, что я рад вас видеть, но поговорить надо. – затараторил он.

Мужчины оторопели и остановились, а Слава, сначала надеявшийся на их ответ, понял, что они сказать ничего не могут, продолжил.

– Идём, идёмте (он их толкал, из-за чего мужчины двинулись). Я только сказать спасибо, как видите… нет вы не видите, тогда знайте, что ваше старание не прошло даром. Ну я только для спасибо и всё.

Слава отсалютовал от закрытого глаза двумя пальцами и убежал. Мужчины, остановившиеся, потому что не могли вспомнить, что сделали улыбавшемуся человеку, но к произнесению «ваше старание» припомнили и насторожились, после выражения благодарности растерялись, Сидоров даже почувствовал вину, он подумал, что Слава помешался, после сильного удара по лицу. Завтра же оба забылись.

На лестнице Слава студента не догнал, в комнате ни с кем не разговаривал, только пару раз игриво подмигнул обернувшемуся к окну взгляду Матвеевича, как и Клавдию, истинным намерением которого было заметить лицо Славы, и полчаса, наслаждаясь бездельем, лежал без мыслей. Через время начался ужин, и «небуйная» поднялась в столовую. В построении Слава занял новое место, обогнав Колю, встал первым, на что мужчина выражал крайнее недовольство, но бывший изолированный смягчал голос и ласкался с ним, как с ребёнком, на что тот реагировал не однозначно: иногда сам поддразнивал, в других случаях огрызался, вспоминая игнорирование его приветствий в столовой; так же и за столом Слава снова сел в его второй главе. За ужином все молчали, разговаривать было не о чем – все всё и так друг о друге знали, а главный распространитель диалогов, молча, улыбался. В течение следующего часа каждый успел принять вечерний туалет, а Пётр Семёнович, очередь которого была последней, вернулся вместе с Павлом Анатольевичем и Славой, спохватившимся об этом к концу свободного времени. Обход, как и три месяца назад, ничем не отличался, только Слава успел вспомнить про собранные у него анализы и поинтересовался готовностью их результатов и из выдавленного из врача ответа получил о них норму. Минут через десять, так как Павел Анатольевич задержался у Лизаветы, прозвучало желание о получении приятных снов, и выключили свет.

Около полуночи Клавдий зашуршал одеялом, стянул такое же с Бориса и подошёл к Славе.

– Я ждал раньше. – прошептал мужчина, глаза которого, всё ещё открытие, привыкли к темноте, и он сумрачно, но чётко видел обозначившееся вокруг тела короля одеяло.

– Мы думали, ты не вернёшься.

Но коли так…

– Да пойдём уже. – недовольно бросил Слава и, бесшумно встав с кровати, укутался одеялом и пропустил Клавдия к балкону, так как забыл, где скрыт в оконной раме замок от двери.

Они вышли на балкон, Слава придержал дверь для Интерна, всю вторую половину дня молча следовавшего за ним. Клавдий царственно опёрся о перила, а физик втиснулся в угол их стыка. Их тела, освящённые полной Луной, отбрасывали огромные тени на окна.

– Уже не прыгаешь? – усмехнулся Слава.

– Зимою нету в том нужды…

«А раньше подумать была.» – заметил Интерн.

– … Мы долго не могли к тебе прийти.

Ты можешь нас винить.

Сейчас вопрос, терзавший нас, нашли.

Хотим мы просветить.

О том, что помнишь, возвести,

Что прежде чувствовал, сознания усыпления?

– А, боишься. – передёрнув плачами, от пролетевшего по ногам ветра, подстрекал Слава, п оправляя одеяло. – Заметь, я мог играть тобой, если бы сказал, что не помню, но не совру. Я, кстати… нет, лучше сразу прямо, да я помню, что ты меня отравил. Я, кстати, нашёл, что ты подсыпал. Ты специально отмерял или на глаз.

– То помним как бухгалтерская смета,

Мы высыпали пол пакета.

– Только в суп?

– Ни крошки в сторону.

– Ну ты и отчаянный. Ещё бы грамм и я мог умереть! – Слава смеялся, но голос отдавал гневом.

– Мы знаем, что рассказывать ты в праве,

Но понимаем оба, что место ей в глубокой яме.

– Дурачок, если бы я хотел, то рассказал, как только вспомнил, как говорить.

– И думаешь ввести нас под мандраж, Используя нахальственный шантаж?

– Зачем, помилуй. – Слава стал серьёзнее, гнев ушёл, но дикая улыбка осталась, и, в отличие от неподвижно стоявшего Клавдия, он переминался на месте, ударяясь боками о перила. – Мне нравятся твои идеи. Но метод – отравление – ну слишком прост, и если, допустим, с перерывом даже в неделю, отравятся пять человек, это как минимум подозрительно и то, что все они из нашей палаты, тоже странно. В общем много недочётов. Ты это что за один день придумал?

– Нам помнится твой гнев.

Отрёкся ты о деле нашем услыхав,

Изменишь ли ты выбор потерпев?

– Помню и не отрицаю, возвращать клятвы не хочу. Работаю не из верности, а из собственных алчных, тщеславных убеждений. – мотая рукой под одеялом, не спеша объяснил Слава

– Как ты сказал? Поверить мы

Ушам не можем. Право чудесный

Твой порыв, и нам же интересны

Его предвестье знать, любезный.

– Не убедительно играл? А жаль, сильно старался. – каменное лицо Славы смягчилось.

– А может ты глумиться

Счел приемлемым над нами?

Не смей над нами так срамиться,

Коль так, и наши очи заблестят огнями! – в глазах Клавдия, в другом течении от его слов, темнела растерянность, но он смотрел в даль, а лицо не морщилось, и как не пытался Слава понять его чувства, не выходило.

– Да хватит, перестань стесниться. Да я помогу тебе и не шучу. Да, поменял взгляд. Забудь, что Вячеслав Владимирович (он произнёс имя быстро и небрежно) тебе говорил. Я говорю, что думаю.

– Посмел критиковать ты наши планы.

Имеешь ли ты свой в противовес.

Или несёшь с собою только небесны манны.

Какой же твой в том интерес?

– Никакая манна не снизойдёт на меня, если я не был бы устремлён к определённому. Интерес… я как-то не задумался. – Слава повернулся к Интерну, тот развёл руками. И тут мужчина накинулся на Клавдия, его руки расслабили хват, и одеяло спустилось до плеч. – Ты вбил мне в голову эту идею. Эти слова крутились в голове, не отпускали. Я…я сам бы никогда, но ты! Всё придумал ты, первопроходец. Я придумал так много случаев. О сколько времени! Скажи, кто будет первым?

Слава с огнём в глазах, шептал, из-за чего его слова слышались страшно, будто от безумия, приближался к Клавдию, который удивлённо повернулся, он шагал медленно, но речь подкреплял жестами, крутил головой, как в агонии. На вопрос король не отвечал несколько минут, коченея от испуга.

– Чёрт-энтузиаст. – пролепетал Клавдий, высвободив часть сил,