Когда мистер Ноак вошел в комнату, я вскочил на ноги и обнаружил, что не могу стоять без посторонней помощи. Ноак подал мне руку и спросил, как я себя чувствую. Я, запинаясь, промычал несколько слов благодарности Хармвеллу за спасение моей жизни и мистеру Ноаку за гостеприимство.

— Хармвелл всего лишь исполнял свой христианский долг, — сказал мистер Ноак по-американски резко. — Это счастливая случайность, что он оказался поблизости.

— Действительно, — согласился я.

— Прошу вас, садитесь, — Ноак устроился в кресле с другой стороны камина. — Во время нашей последней встречи, мистер Шилд, мы спорили о ценности изучения творчества Овидия. Я не слишком хорошо знаю Лондон, но насколько я понял со слов своего секретаря, он встретил вас в той части города, где нечасто гуляют учителя.

— Мистер Карсуолл отправил меня с одним поручением.

— Мистер Карсуолл? Да, недавно я имел удовольствие видеться с ним, хоть и по печальному поводу, — он внимательно посмотрел на меня. — Простите мое любопытство, но я считал, что вы служите в школе в пригороде Лондона.

— Так и есть, сэр, но в настоящее время я живу в особняке мистера Карсуолла на Маргарет-стрит и даю уроки Чарльзу Франту.

Губы Ноака сжались.

— Нужно поаплодировать мистеру Карсуоллу за проявленное благородство, ведь он приютил миссис Франт и ее осиротевшего сына.

Он замолчал и, казалось, погрузился в мрачные раздумья. Время шло. Мои мысли тоже нельзя было назвать радостными. Миссис Франт не нуждалась бы в благородстве Карсуолла, если бы я не засвидетельствовал подпись Джорджа Уэйвенху перед его кончиной.

Наконец Ноак продолжил:

— Вы помните, кто на вас напал? Без сомнения, вы захотите донести на них на Боу-стрит.[23]

— К сожалению, я не помню ни нападения, ни того, как мистер Хармвелл спас меня.

— Очень досадно. Но вы все же знаете, где это произошло, а мистер Хармвелл видел нападавших.

Хармвелл откашлялся.

— В проходе было очень темно, сэр, так что я их не разглядел.

— Кроме того, Сент-Джайлс — место, где царит беззаконие, — заметил я. — Тех типов, что избили меня, уже и след простыл.

Ноак перевел взгляд с Хармвелла на меня.

— А жильцы дома? Они как-то замешаны в нападении?

Хармвелл пожал плечами.

Я ответил:

— Я не помню ничего такого, что указывало бы на их причастность.

— Но ведь такое могло быть?

— Трудно сказать, — я поморщился от головной боли. — Я… я не помню. Мне нужно проконсультироваться с мистером Карсуоллом по возвращении, сэр, но полагаю, он посоветует не трогать лихо, пока оно тихо.

— Понятно, — сказал мистер Ноак, и у меня появилось тревожное чувство, что он понимает намного больше, чем я бы того хотел.

— Не буду злоупотреблять вашим гостеприимством, — сказал я. — Миссис Франт и мистер Карсуолл будут волноваться.

— Хармвелл отвезет вас.

— Но мне неловко беспокоить его.

— Никакого беспокойства, — резко ответил Ноак, поднимаясь с кресла. — По крайней мере, для меня. Но даже если и так, мой христианский долг — обеспечить ваше благополучное возвращение, так же как и долгом мистера Хармвелла было прийти вам на помощь, ведь вы получили серьезный удар по голове.

Он поклонился мне на прощание и вышел из комнаты. Хармвелл позвонил в колокольчик. Через десять минут мы сидели уже в другой коляске, которая так медленно ползла сквозь туман, что быстрее было бы дойти пешком. Мы молчали. Через некоторое время молчание стало тягостным, и я попытался завести разговор.

— Как вам нравится Лондон, мистер Хармвелл?

— Что ж, Лондон настолько огромен и многолик, что едва успевает сформироваться какое-то впечатление, как на смену ему уже идет новое. Здесь так много богатства, что даже представить сложно.

— Но я уверен, американцы в Соединенных Штатах тоже весьма состоятельны.

— Я не американец, сэр. Я из Канады. Мой отец родом из Виргинии, но он переехал на север вместе со своим хозяином после Войны за независимость.

— Он был противником независимости от Англии? Ваш отец понес серьезные убытки.

— Напротив, сэр, он получил все, — Хармвелл повернулся и смерил меня взглядом. — Он получил свободу. Мистеру Сондерсу пожаловали имение в Верхней Канаде, и отец продолжил работать на него. И я тоже, пока меня не забрали в армию во время последней войны со Штатами, — в его голосе послышались резкие нотки, — и если бы это семейство не погибло во время войны, то после увольнения из армии я бы вернулся и работал у них.

— Мне очень жаль… но вы ведь нашли другое место?

— Мистер Ноак любезно предложил мне поработать у него секретарем.

Любопытство уже завело меня много дальше, чем позволяли хорошие манеры, поэтому я перевел разговор на общие темы. Мы говорили в основном о Нью-Йорке и Бостоне. Хармвелл неохотно делился информацией, но проявил себя весьма здравомыслящим человеком.

Только в четвертом часу мы переплыли бурлящую реку народа, текущую по Оксфорд-стрит. Когда мы добрались до Маргарет-стрит, я принялся упрашивать Хармвелла зайти со мною и чем-нибудь подкрепиться. Негр задумался, а потом сказал, что если не будет возражений, то он навестил бы миссис Керридж, если она не занята, поскольку та обещала написать рецепт для его мамы в Канаде. Хармвелл говорил торжественно, а его лицо излучало сыновнюю почтительность, и я едва сдержал смех, вспомнив, как он провел рукой по груди миссис Керридж на Пиккадилли, а та в ответ шутливо ударила кавалера по щеке.

Как только мы оказались в теплом доме, слуга увел Хармвелла вниз к миссис Керридж. Мистер Карсуолл был дома, но я предпочел сначала умыться и переодеться. Я поднялся в комнату и зажег свечу, поскольку уже стемнело, и я не видел ничего дальше своего носа. В умывальнике осталось немного холодной воды. Я вылил ее в таз, а когда стаскивал пальто, оттуда выпал клочок бумаги. Я наклонился и поднял его.

Это была страница, вырванная из записной книжки. Я поднес ее к мерцающему пламени свечи и увидел карандашный набросок. Что-то шевельнулось в памяти. На портрете был изображен незнакомый мне мальчик, тем не менее форма головы — высокий лоб, округлость щек — напомнила мне о Чарли Франте и Эдгаре Аллане.

Сквозь бумагу просвечивала еле заметная надпись на другой стороне. Я перевернул листок. «Ламберт-плейс, дом 9».

Кто написал эти слова, когда и зачем — никакой подсказки. Глядя на буквы, я испытывал сильнейшее желание поднести листок к пламени и забыть, что он вообще существовал. Память так ко мне и не вернулась. Тем не менее я ощущал, что меня втянули в некую интригу, природы, цели и размаха которой я тогда не понимал. Убийство на Веллингтон-террас, поручение Карсуолла в Сент-Джайлс, нападение рядом с лавкой Иверсена, якобы случайное вмешательство Хармвелла — все эти события должны быть как-то связаны между собой, подумал я и понял, что в мозгу тревожно звучат слова Дэнси: «Когда большое дерево падает, то оно подминает под себя и маленькие».