– Вечер добрый, – сказал он и протянул Катепакет, – это вам.

Она растерянно захлопала ресницами.

– Спасибо, но у меня есть. Зачем это?

– Для вашего мужа Айрапета Нара… Нара…

– Нарайровича, – машинально подсказала Катя.

Он поставил пакет на стол.

– Есть такая инту… инду… индукция – не индукция, чтонефть сегодня ударит. Может, в город приедет ваш муж, а ему фрукт нужен, какюжному человеку. – Он помялся еще немного возле нас, но Катя молчала, и онпошел к своему столу. Я заметил, что с их стола на нас смотрят. Я увидел, что вКате все взбаламучено, что в ней гремит сигнал тревоги, что ей нигде нетприюта, и я принял удар на себя. Я снова взял ее руку и сказал:

– Или наоборот – дожди, дожди, дожди, переходный вальсв дощатом клубе. Я пионер старшего отряда, меня ребята высмеивают за неумениеиграть в футбол, а ты старшая пионервожатая, ты приглашаешь меня танцевать…

Сергей ударил меня под столом. Я несколько опешил: что тутбудешь делать, если человек начинает себя вести таким естественным образом?

В этот момент к нам протолкались с криками и шутками Стасики Эдька Танака. Они свалили на стол апельсины, и Эдик стал жаловаться, что егодевушка обманула, не ответила на чувство чемпиона, можешь себе представить, и,мало того, танцует здесь, на его глазах, с другим пареньком, танцует без концапод одну и ту же идиотскую пластинку.

– Понимаешь, я снимаю эту пластинку, а он подходит иснова ставит, я снимаю, а он опять ставит. Я его спрашиваю: нравится, да? А онговорит: слов не могу разобрать. А все остальные кричат: пусть играет, что тебежалко, надо же слова разобрать! Дались им эти слова!

– Пейте, ребята, – сказал я, – коктейль«Загадка».

– Роковая загадка, – сказал Стасик,отхлебнув. – Жалею я, ребята, свой организм.

За столом воцарилось веселье. Пришла Эсфирь Наумовна ичто-то такое принесла. Эдька и Стаська рассказывали, с какими приключениями ониехали и какой ценой достались им апельсины, а я им рассказывал о своейбогатырской схватке с Костюковским. Сергей все доказывал ребятам, что я сволочь,они с ним соглашались и только удивлялись, как он поведет назад свой мотоцикл.

А Катя тихо разговаривала с Эсфирь Наумовной. Я прислушался.

– Он был такой, – говорила Эсфирь Наумовна, –всякие эти танцы-шманцы его не интересовали. Он только книги читал, мой Лева, ине какие-нибудь романы, а всевозможные книги по технике. У него даже девочки небыло никогда…

Я не знал, о чем идет речь, но понимал, что не о пустяках.Катя внимательно слушала подвыпившую официантку. Она была бледна, и пальцы еебыли сжаты, не было сил у меня смотреть на нее, и в это время из толпытанцующих выплыло заросшее черной бородой лицо Айрапета.

Катя вскочила. Ее муж, медленно переставляя ноги, подошел кнам.

– Здравствуй, девочка, – сказал он и на секундуприжался щекой к ее щеке.

– Арик, дружище! – заорал Сергей, тяжелонаваливаясь на стол и глядя, как ни странно, на меня.

– Привет, ребята! – весело сказал Айрапет иопустился на стул. – Дайте чего-нибудь выпить.

Я видел, что усталость его тяжела, как гора, что он прямоподламывается под своими улыбками.

– Коктейль «Загадка», – сказал я и подвинул емубокал.

– Что я вам, Угадайка, что ли? – сострилон. – Дайте коньяку.

Сзади медленно, деликатно приближались люди из его партии. Уних прямо скулы свело от нетерпения.

– Ну, Арик? – спросила Катя.

– Ни черта! – махнул он рукой. – Сернистаявода. Все напрасно. Завтра встанем на новый маршрут.

Кончился апельсиновый вечер. Будьте уверены, разговоров онем хватит надолго. А завтра… Впереди пойдут бульдозеры, за ними тракторы-тягачипотащат оборудование – вышку, станок, трубы. Может быть, вертолет переброситчасть людей, и они займутся расчисткой тайги для буровой площадки. К вечерулюди влезут в спальные мешки и погрузятся в свои мечты. Может быть, ВитяКолтыга найдет время полистать журнал «Знание – сила», а уж Базаревич-тонаверняка поваляется в снегу, а Кичекьян закроет глаза и услышит гремящийфонтан нефти.

Синоптики предсказывают безветренную погоду.

– Больше верьте этим брехунам, – ворчат на«Зюйде».

Вслед за ледоколом в шорохе размолотого льда пойдет флотилиясейнеров. Ледокол выведет их к теплому течению и даст прощальный гудок. У ГерыКовалева руки, как доски, трудно ему держать карандаш.

– Талант ты, Гера. Рубай компот, – скажут емувечером в кубрике Иван, и Боря, и Валя Костюковский.

Может, кому-нибудь и помогает крем «Янтарь», но только неЛюсе Кравченко. Поплывут по ленточному транспортеру кирпичи. Все выше и вышеподнимаются этажи. Кран опускает контейнеры прямо в руки девчат.

Еще один контейнер, еще один контейнер, еще один этаж, ещеодин дом, магазин или детские ясли, и скоро вырастет город, и будет в немпамятник Ильичу, и Люся после работы со своим законным мужем Витей Колтыгойпойдет по проспекту Комсомола в свою квартиру на 4-м этаже крупноблочного дома.Вот о чем думает Люся.

– Эй, мастер, нос обморозишь! – крикнет КоляМарков задумавшемуся Калчанову, и тот вздрогнет, сбежит вниз по лесам,«прихватывая» подсобников.

– «Евгений Онегин – образ лишнего человека», –продиктует Катя Пирогова тему нового сочинения.

Кончился апельсиновый вечер.

Завтра все войдет в свою рабочую колею, но пока…

Все равно это был лучший вечер в моей жизни. Индукция меняподвела, шут с ней. Я сказал Люсе, что люблю находить, наверное, наврал. Ябольше люблю искать.

– Значит, завтра опять уходишь? – спросила она.

– Что же поделаешь.

– Надолго?

– На пару месяцев.

– Ой!

– Но я буду приезжать иногда. Здесь недалеко.

– Правда?

– Впрочем, лучше не жди. Будет тебе сюрприз. Люська,скажи, ты честная?

– Да, – прошептала она.

Мы вышли из столовой и секунду постояли на крыльце,обнявшись за плечи.