Реформированный Сенат, подвигающийся к тому, чтобы стать судебной властью. Экзамены для чиновников. Протекционистский таможенный тариф. Рост налогов, попытки создать доходную базу и свести концы с концами в государственных финансах, сдержать денежную эмиссию. Что еще? Первые шажки к будущему освобождению крестьян. Отмена крепости в Прибалтике. На это Карамзин восклицал: «Что значит освободить у нас крестьян? … Падение страшно». И далее расписывал ужасы свободного существования крестьян, преданных «в жертву их собственным порокам, откупщикам и судьям бессовестным», без земли, их пьянство и злодейство. А также поля не обработанные, пустынные житницы и вред для государства.[378]

Сперанского остановили в самом начале. Знаете, что он задумал? Ясную, строгую систему разделения властей — законодательной, исполнительной и судебной — сразу на четырех уровнях: страна, губерния, округ, волость.[379] Государственная дума! Думы губернские, окружные, волостные. Сенат («верховное судилище для всей империи»).[380] Суды губернские, окружные, волостные. И такие же «правительства» на всех уровнях, как бы они ни назывались — от министерств до волостных правлений. Плюс четкая выборная система. Вход, ценз — только для людей с имуществом. Между императором и прочими властями — Госсовет, узкое горлышко, «в коем все действия порядка законодательного, судного и исполнительного в главных их отношениях соединяются и чрез него восходят к державной власти и от нее изливаются».[381] Через Госсовет («администрацию») власть императора абсолютна. Все можно отменить, не разрешить, установить только по воле Е. И. В.

И — хитрость. Сперанский в «Плане государственных преобразований» дал два варианта, на выбор Александра I: а) вся система только как оболочка, при «совершенном самовластии», б) «в самом деле ограничить его и умерить».[382]

На выбор. Как желаете. Как скажете.

В 1812 г. высшие круги были в ужасе от выскочки. От потока изменений. От грозящей невыгоды. От страха потери власти, имущества, от будущего разброда в России. От одиночества Сперанского в келье. Пишет, замышляет, докладывает.

А дальше — дворцовая интрига, неосторожность, провокация, обвинение в измене, в финансовом расстройстве государства, в сношениях с Францией, в заговоре против власти — и падение. Теорию этому дал Карамзин. Ничего не менять! Плохи люди, а не институты. Нужно просто искать умных, добросовестных людей. «Всякая новость в государственном порядке есть зло, к коему надобно прибегать только в необходимости… никто не мыслил жаловаться на формы, или на образование: жаловались только на людей».[383] «Государь, единственный законодатель, единовластный источник властей. Вот основание российской монархии».[384] Не трогать!

Что доказал Сперанский?

Госаппарат, вещь формальная, сам может стать силой довлеющей. Получать власть. Поворачивать умы. Укоренять идеи, чтобы лепить страну.

В России потом была еще одна впечатляющая демонстрация силы формы, силы канцелярии. В 1920-х генсек, начальник аппарата, захотел взять всю власть в стране. И взял.

Казус Сперанского

Он обладал юридическим мышлением. С ним такое мышление впервые «вошло во власть» в России. Потом это еще трижды случилось в XX веке. Мышление формами, определениями, а затем уже смыслами действий. С ним легче кроить «сверху вниз». Безлично насаждать теоретически правильные представления о том, как все должно быть устроено, чтобы торжествовали справедливость и порядок.

Но жизнь неизмеримо богаче закона. Власть, в которой исключительно сильны формальное начало, абстракции, беременна потрясениями. Так и случилось в XX веке.

Пушкин канцелярской словесности

В России делатели, фавориты, проповедники были. А вот человека, мгновенно создающего письменный образ государства, больше никогда не было.

Из-под пера Сперанского — манифест о вступлении на престол Николая I. Пункт за пунктом развеяны любые сомнения в престолонаследии. И какой слог! «Мы призываем всех Наших верных подданных соединить с Нами теплые мольбы их ко Всевышнему, да ниспошлет Нам силы к понесению бремени, Святым Промыслом Его на Нас возложенного; да укрепит благие намерения Наши, жить единственно для любезного Отечества, следовать примеру оплакиваемого Нами Государя; да будет Царствование Наше токмо продолжением Царствования Его, и да исполнится все, чего для блага России желал Тот, Коего священная память будет питать в Нас и ревность, и надежду стяжать благословение Божие и любовь народов Наших».[385]

Неуемный

В марте 1812 г. сослан, оказалось — на 4 года. Увезен частным приставом в Нижний Новгород. Дальше в Пермь, а затем, по великому одолжению, в свою деревушку Великополье, под Новгородом. Ныне — Сперанская Мыза (от усадьбы остался один парк). Под полицейским надзором, c доносом на лиц, вступающих с ним в связь, со вскрытием писем, с подозрением в народе, что он — изменник.

«Школьники, вышедшие из гимназии…, преследовали его и не только кричали: „изменник“, но и бросали в него землею».[386] «На каждой почти станции лишь только узнавали из подорожной, что едет семья Сперанского, осыпали его самою жестокою бранью».[387] В долгах — закладывал «кресты и табакерки».[388]

Спасался книгами. «Я решился в деревенском уединении пройти все творения св. отцов, начиная от I-го века».[389] Перевел труд Фомы Кемпийского «О подражании Христу».[390] В 4 книгах, всего 500 страниц, известнейший богословский труд. С 1805 г. «переводил по листочку в день, среди великих хлопот, по утрам вместо молитвы».[391] Ради чего? «Отличительное свойство сих книг в том, что они содержат и млеко для младенцев, и твердую пищу для совершенных».[392]

Что еще? Личный профессор дочери, давший ей школу жизни, мышления, языков. Занятия с детьми друзей. И еще — ему за 40 — стал изучать немецкий и еврейский языки по священным текстам. Кроме тех, что уже знал: латинский, греческий, французский, английский.

В 1813 г. смог передать письмо Александру I. «Враги мои могли очернить меня перед Вами, но никогда не отучат сердца моего желать Вашей славы, сохранения Вашего достоинства и кроткого правления».[393] «Ваш разум и строгая с моей стороны логика были одни мои орудия; в них состояла вся тайна моих работ и успехов».[394]

А какой награды просит? «Свободы и забвения».[395]

С письма началось медленное возвращение Сперанского.

Второй круг

Возвращение — но кого? Человека, испытавшего удар огромной силы — упавшего неожиданно, с самых верхов, когда исправлял целое государство. «В одной — в половине пылкой молодости — господствовали в нем свежая, еще ничем не обманутая сила, порывы смелой мысли, уверенность в плодотворности истины и надежда на успех; в другой, — после горечи нежданного, незаслуженного бесславия, — наступили горькое разочарование, сомнение в том, что считать общественною правдою и пользою, боязнь толков и пересудов, покорность действительности при неугасшем еще честолюбии,