«"Мы" – это, разумеется, Лили и Кулешов…»

Ваксберг продолжает:

«Лилина просьба, за которой незримо стоял Кулешов, хотя бы только поэтому не могла вызвать у Маяковского бурного энтузиазма. Во всяком случае, выполнить её он не спешил».

Но Бенгт Янгфельдт с подобным мнением был не согласен категорически, написав:

«…"форд" (спортивной модели) был куплен и доставлен в Москву. Маяковский был очень щедрым и всегда возвращался из заграничных поездок с полным чемоданом подарков».

Откуда у Янгфельдта такие сведения?

Ведь Аркадий Ваксберг заявил прямо противоположное:

«Никаких последствий просьба Лили об "автомобильчике" на этот раз не возымела. Возможно, он воспринял её просто как прихоть».

Иными словами, никакого автомобиля Маяковский из-за границы не привёз. Но перейдём к самой «ездке» за рубеж (по счёту – седьмой).

На этот раз официальную «крышу» путешествующему поэту Лубянка придумала достаточно надёжную. Ваксберг о ней пишет:

«На этот раз Маяковского пригласили для встреч с писателями и для публичных выступлений четыре национальных центра Международного ПЕН-клуба. По такому случаю он получил командировку от Всесоюзного общества культурных связей с заграницей (ВОКС), которое возглавляла Ольга Каменева, жена ближайшего сотрудника Ленина Льва Каменева и сестра уже впавшего в немилость Льва Троцкого».

Напомним, что ПЕН-клуб – это международная неправительственная организация, образованная в 1921 году. Её название произошло из начальных букв слов: «poet» («поэт»), «essayist» («эссеист») и «novelist» («новеллист» или «романист»), сложившихся в слово «PEN» («авторучка»). ПЕН-клуб, который возглавлял тогда английский писатель Джон Голсуорси, защищал писательские права, боролся против цензуры, а также за свободу слова и личности.

О седьмой «ездке» Владимира Маяковского оставил воспоминания и Борис Бажанов:

«В последний раз я встретился с поэтом в ВОКСе, куда зашёл по какому-то делу к Ольге Давидовне Каменевой. За границу на очередную подкормку поэта выпускали, но, экономя валюту, снабжали его, по его мнению, недостаточно, и поэт высказывал своё неудовольствие в терминах не весьма литературных».

Видимо, напор разгневанного поэта возымел действие. Во всяком случае, в книге Аркадия Ваксберга сказано:

«Впервые при поездке за границу Маяковского снабдили весьма неплохими деньгами. Обеды и ужины в его честь, проходившие с огромным успехом многолюдные поэтические вечера в Праге, Париже, Берлине, Варшаве несколько отвлекли Маяковского от тревожных дум – при полном отсутствии информации о событиях в новом семейном кругу».

«Новый семейный круг» – это всё те же Осип и Лили Брик плюс Лев Кулешов.

Сообщив об этом, Ваксберг тут же переходит от описания турне поэта по Европе, не несущего ничего нового и интересного, к захватывающим событиям нового романтического увлечения Лили Брик.

Но мы торопиться не будем и поищем в «скучных» буднях этого вояжа интересную для нас информацию. Не может быть, чтобы посланный с очередным гепеушным заданием поэт не оставил ни одного «следа», который наводил бы на размышления.

Уже вернувшись на родину, Маяковский опубликовал в шестом номере журнала «Новый Леф» очерк, озаглавленный «Ездил я так». Вот его начало:

«Я выехал из Москвы 15 апреля. Первый город Варшава. В Польше решаю не задерживаться. Скоро польские писатели будут принимать Бальмонта. Хотя Бальмонт и написал незадолго до отъезда из СССР почтительные строки, обращённые ко мне:

"И вот ты написал блестящие страницы.

Ты между нас возник, как некий острозуб…" и т. д. —

я всё же предпочёл не сталкиваться в Варшаве с этим блестящим поэтом, выродившимся в злобного меланхолика.

Я хотел ездить тихо даже без острозубия».

Как видим, турне только-только началось, ещё никаких особо ярких впечатлений не появилось, а Бальмонт (тот самый, кого в 1913 году Маяковский встречал «от имени врагов»), уже назван «злобным меланхоликом».

Интересно, а как Маяковский назвал бы самого себя, если бы ему показали фразы из его собственных писем из-за границы:

«Основное моё чувство – тревога, тревога до слёз и полное отсутствие интереса ко всему здешнему» (3 мая 1924 года).

«Здесь мне очень надоело» (6 декабря 1924 года).

«Я живу здесь ещё скучнее, чем всегда» (9 июля 1925 года).

Разве это не точно такая же меланхолия, за которую Маяковский корил Бальмонта?

В «Хронике жизни и деятельности Маяковского» Василий Абгарович Катанян приводит воспоминания польского поэта Витольда Вандурского о встрече советского поэта с польскими стихотворцами, в частности, с Владиславом Броневским:

«Броневскому Маяковский не понравился. Во время встречи Маяковский прочёл наряду с другими произведениями своё излюбленное "Сергею Есенину". Броневский, близкий Есенину, блестящий переводчик его "Пугачёва" и печальной лирики, был уязвлён, когда Маяковский декламировал звонким баритоном со свойственной только ему нотой глубокой убеждённости:

"Вы ушли, / как говорится, / в мир иной.

Пустота… / Летите, в звёзды врезываясь.

Ни тебе аванса, / ни пивной.

Трезвость".

Владек запротестовал, произнося русские слова на польский лад:

– Позвольте, ведь Есенин писал кровью…

На что Маяковский спокойно:

– Зачем же кровью? Кровь жидкость дорогая.

Он вынул из кармана ватермановское вечное перо:

– Я пишу вот этим.

Маяковский обещал приехать через месяц».

В очерке «Ездил я так» описаны дальнейшие события:

«На другой день… выехали в Прагу.

На Пражском вокзале – Рома Якобсон. Работа в отделе солидного пражского полпредства прибавила ему некоторую солидность и дипломатическую осмотрительность в речах».

Как видим, Роман Якобсон стал сотрудником советского полпредства в Праге, куда брали на работу только сотрудников ОГПУ.

В Чехословакии советского поэта встречали восторженно. Роман Якобсон в письме, посланном вдогонку уже уехавшему Маяковскому, привёл некоторые отклики местной прессы на его вечера:

«В газете социалистических легионеров… "Narodni osvobozrni" от 29/IV сообщается, что было свыше тысячи человек, что голос сотрясал, и что такого успеха в Праге не имел ещё никто».