Вдруг он снова с беспощадной ясностью понял, что никогда не смотрел ни на одну женщину глазами любви, что он вообще не имел ни малейшего понятия, что же это на самом деле такое. Что тогда было у него с другими женщинами? Он задал себе этот вопрос, и не смог на него ответить…

Сиур посмотрел на часы – до утра было достаточно времени, но время странная штука – иногда его слишком много, иногда слишком мало. Минуты, часы, дни и годы зависят не от количества оборотов стрелок, не от вращения земли, заходов и восходов солнца, а от того, как к этому относятся люди, что они решили по этому поводу, что они считают.

Если решить, что время летит, то так и происходит. Чем наполнены мгновения – эмоциями, яркими переживаниями, острыми ощущениями, красотой окружающего мира и полнотой чувств?.. Такие мгновения стоят веков скуки, ненависти, злобы, да мало ли чего еще, делающего время тяжелым, словно камень, и словно камень же неподвижным.

Ничто никуда не движется – оцепенение, застывшая боль, – когда страстно желаешь только одного: чтобы ничего этого больше не было, ни этого времени, ни пространства, ни нас в нем. Не быть. Не чувствовать. Схлопнуть эту действительность, заставить ее исчезнуть… Навсегда.

Ему казалось, он знал эту тяжелую неподвижность времени – когда хочется вырваться из незримых пут, вязких, поглощающих жизненные силы, как черная дыра. Когда все кажется бессмысленным настолько, что сводит скулы. Холостой ход. Словно незримый экран отделяет от текучей реки красок, звуков, душевных порывов, всей опьяняющей легкости жизни, ее вкуса, экзотического аромата, головокружительных поворотов, риска, нежности, восхищения, тайной любовной сладости, полета, самоотверженности, верности, преданной дружбы, желаний… всего того, что и называется жизнью.

Сиур почувствовал, что он словно возвращается из бесцельных скитаний по пустыне, таких долгих, что он не мог вспомнить, когда они начались. И теперь экран, отделяющий его от сокровенной сути жизни, как бы растворился, спящие энергии стали просыпаться, наполняя каждый миг свежим дыханием приключений, звездной пылью, током из самого сердца Вселенной…

Это понимание пришло к нему как бы само собой, именно так, как и постигаются величайшие истины – просто, как распускается цветок на рассвете.

Он что-то знал о себе и этой женщине, которая так сидя и уснула, – что-то очень важное, имеющее значение не только и не столько для них двоих, сколько для исполнения … он никак не мог вспомнить, чего.

Скоро летняя ночь растает, а вместе с ней и беззаботность их совместных минут в этом недостроенном коттедже, островке безопасности. Надо будет встречать новый день, который никогда уже не будет прежним. Нечто изменилось.

Надо решить, наконец, что необходимо предпринять в первую очередь – работа, возвращение в город, само существование, – все превратилось за эти несколько дней в непростую проблему, требующую нестандартного подхода.

Он привстал, осторожно взял из руки Тины полупустой стакан, поставил на стол. Укутал ее пледом.

Есть формы, словно таящие внутри себя волшебный свет. Есть неподвижность, таящая внутри себя движение, – пламя чувств, размышлений, тревог… Созерцать это пламя, впитывать его энергию, плыть в волнах его тепла, забывая все остальное, – вот что, оказывается, по-настоящему кружит голову.

Сиур налил себе коньяк – пару глотков – неизвестно, сколько они еще здесь пробудут, придется вести машину. Он сел, опираясь на спинку дивана и вытянув ноги, отпивая коньяк маленькими глотками – приятно пахли тлеющие дрова, тишина и покой, спящая женщина рядом с ним – наконец-то, вот она, стоит только протянуть руку… О, Господи, как хорошо! Все есть в этом моменте, он полон настолько, что нечего больше желать, – и одновременно захватывает дух, как перед прыжком в бездну, – и страшит, и манит неодолимо, извечной жаждой познать Непознаваемое.

Он вздохнул. Мысли вернулись на круги своя, – завтра, вернее, уже сегодня, придется отвечать на вопросы, поставленные необычными обстоятельствами. Хотелось бы знать, как правильно их сформулировать, чтобы получить те ответы, которые нужны.

Реальность вернула его в дом Виолетты Францевны, – чего он там не заметил? Какой-то странный там был запах, то ли индийских благовоний, то ли… Безумием было бы оставаться там хоть на секунду, они все сделали как надо, и все же досадно, что не удалось осмотреть вещи, может быть, что-нибудь приблизило бы их, вернее, его, к разгадке двух убийств. Интуиция цинично подсказывала, что не последних. Такие события нарастают, как снежная лавина, и если вовремя не позаботиться о мерах предосторожности…

Здесь они в безопасности, но чтобы предугадывать ход противника – тем более опасного, что он неизвестен, – нужна вся возможная информация. А ее нельзя получить, сидя здесь. Значит, в Москву!

Но женщина, что делать с ней? Само допущение, чтобы она осталась одна где бы то ни было, без его защиты, – впрочем, если быть до конца честным, сама мысль о том, что он может ее больше не увидеть, что с ней может что-нибудь случиться… он сжал зубы, – мысль об этом была невыносима. Придется как-то выходить из положения.

Думай, думай, – говорил он сам себе, – ведь ты же всегда был убежден, что разум – это главная сила в любом деле. Что же теперь?

Теперь мир стал другим. Как будто до этого он жил в каком-то ненастоящем, заколдованном мире… Будто бы очень давно некий злой гений наложил заклятие на все и на всех – как в детской сказке – и жизнь замерла, – но, видимо, истек срок: любой срок рано или поздно истекает, – и все окружающее, в том числе и он сам, проснулось.

Сдвинулись внутренние пружины. Привычные формы неуловимо наполнялись новым, необычным содержанием. Старые связи разрушались, так как оказались временными, – а проявившиеся из какого-то незнакомого, или очень давно забытого бытия, неразрушимые и тайные, прочные, как бывает прочным только невидимое, наполненные истинной силой связи властно заявили о себе, увлекая неудержимо… Куда? Какая разница?.. Повинуйся, не рассуждая. Оказывается, может быть и так.

Однако в этом новом мире тоже надо было жить. Переставали существовать времена и культуры, планеты, убеждения, цивилизации, идеалы, формы, все – и только жизнь могла замирать, просыпаться, течь или останавливаться, но никогда, ни на миг не прекращалась. Вот и им, что бы ни происходило вокруг, нужно было продолжать жить, дышать, участвовать в этом непрекращающемся течении.

Сиур подумал, что бесполезно пытаться решить стоящую перед ним задачу, спрашивая себя: Что происходит? Кто это сделал? Как именно? Главный вопрос, на который нужно ответить, – Зачем? Если станет понятно, зачем это сделано, то станет понятно и кто, и как.

Итак, зачем убиты старый антиквар и Виолетта Францевна? Что их связывало? Он снова мысленно прошел по прежнему кругу, придя к единственному выводу, что ничего общего, кроме знакомства с Тиной, у них не было. Впрочем, этот вывод новым не назовешь.