– Соглашусь.

– А наш господин губернатор и мы, наше ведомство, стоим за справедливость, что бы ни говорили про нас. Мы на стороне людей патриотичных, преданных своему делу…

– То есть я свободен? – спросил Ганин.

Человек кивнул.

– Не только свободны, но и еще будете награждены почетной грамотой. Особое распоряжение господина губернатора. В ближайшее время он выделит время в своем плотном графике и прибудет к месту нахождения танка. По его прибытию состоится торжественная церемония передачи исторического экспоната государству. Вас доставят туда же. Вы передадите символические ключи от танка и пожмете друг другу руки. Улыбнетесь в камеру. И потом, как и раньше, будете вновь предоставлены сами себе. За тем лишь исключением, что теперь мы будем патронировать вашу деятельность и оберегать от проблем. И Иван Кузьмич мешать больше не будет.

Ганин раздумывал над услышанным.

– Можно еще сигарету? – попросил он.

– Пожалуйста! – расплылся в улыбке человек и вновь ловким движением раскрыл перед Ганиным портсигар. Звезда на крышке портсигара блеснула. Серп и молот зловеще звякнули друг об друга – почудилось.

– Кстати, – наконец представился человек. – Моя фамилия Соловьев. Зовут Игорь Константинович. Но для вас можно просто Игорь.

Даже возраст его, подумал Ганин, прикуривая, трудноопределим. Аккуратная стрижка, голубые с серым глаза, серый костюм. Ухоженные руки. Натренированно дружелюбное выражение лица. Человек-невидимка. Дым. Развеялся, и уже нет.

– Вот как мы будем дальше действовать, Андрей Андреевич. Для начала напишите мне о ваших нуждах. Чем сможем помочь в ваших поисковых работах, тем поможем. Под нашим началом работают несколько групп, и я не без гордости скажу – все они экипированы очень хорошо.

Ганин видел такие группы в полях: мужчины привозили мобильные экскаваторы, отбойники, металлоискатели-глубинники, способные улавливать металл на много метров вниз. Иногда благодаря этим инструментам они поднимали на свет чудные вещи: пряжки древнерусских ремней, темные монеты с профилями бородатых царей, обсыпавшиеся мечи. От остальной шумной кодлы копателей эти технологичные группы держались особняком – в этом они были похожи на отряд Ганина. Но на этом сходство и заканчивалось. Ганин не любил «технарей». Спроси его, откуда взялась эта нелюбовь, он вряд ли бы смог объяснить. Сердце подсказывало – вот и не любил. Возможно, дело было в том, как «технари» относились к земле. Для всех в отряде Ганина земля была чем-то глубоко личным, почти интимным. Солодовниковы, деревенские, иной раз разговаривали с землей: ложились, гладили ее руками, что-то шептали, будто баюкая. Ганин, копая, вытаскивал из-под лопаты дождевых червей – чтобы не порубить. Выросший в городе, он относился к земле как к могучей неизведанной силе, способной поднять или опрокинуть. Сила эта дремала до поры до времени, но в том, что она чувствует каждый их шаг, впитывает каждое слово, Ганин не сомневался. Спасенные черви были его маленьким подношением: через них он посылал сигнал, сообщал земле – я осторожно, лишнего не возьму. Виктор Сергеевич как человек, много повидавший, относился к земле с добродушным уважением. И даже Фока – уж на что скользкий был тип, а и то иной раз рассыпал комья земли в кулаке, подносил к носу и тянул запах. И диковато щерился – так отражалось на Фокином лице блаженство.

«Технари» души в земле не видели. Не видели ее и многие другие копатели, но в этих мерещилось Ганину что-то особенно гадкое. И хотелось ему остановить этих людей, когда он видел, как равнодушно они вгрызаются в землю своим инструментом, современным, эффективным и дорогостоящим, и как деловито поднимают пласт за пластом. Земля хранила тайны. Обычная лопата приоткрывала их деликатно. Экскаватор, который заменял «технарям» ручной труд – честный труд, как считали в отряде Ганина, – обнажал тайны, не стесняясь. Он оставлял на земле раны, срезал ее морщины и стирал ее память. И тогда казалось Ганину, что земля, вскрытая экскаватором, плакала от унижения и боли.

– … затем, Андрей Андреевич, вы запишете мой телефон, – человек на другом конце стола махнул рукой, разгоняя дым. И вместе с дымом разогнал картины, теснившиеся у Ганина перед глазами. – Вы будете звонить мне при возникновении любых проблем. И даже если самих проблем еще не будет, а вам только покажется, что они могут появиться в ближайшем будущем, вы будете звонить мне. И я лично сразу же буду эти проблемы устранять. Начнется совсем другая жизнь, Андрей Андреевич. Очень скоро вы поймете, что кутузка, репрессии, давление – все это было не с вами, а с каким-то другим человеком. В новой жизни кутузок не будет. В ней будет безоблачно и спокойно, и даже комары в ней вас будут кусать, только когда мы им разрешим.

Собственная шутка показалась Соловьеву забавной. Он хохотнул, его пальцы отбарабанили энергичную дробь по столу.

– Но только, Андрей… – он наклонился, и улыбка исчезла с его лица. – Можно, я вас буду звать просто Андрей, без отчества? Когда в следующий раз вы найдете танк или еще что-нибудь найдете – звоните не в приемную губернатора, как вы сделали, а лично мне, хорошо? И мы сообща поработаем на благо родины.

Серега Солодовников и брат его Степан поступали так: когда случался мировоззренческий кризис или просто на пути попадался тревожный человек, они говорили «была не была». Иногда крестились, хотя представление о Боге имели смутное, на уровне суеверий. Иной раз плевали через плечо. И затем наотмашь залепляли человеку в глаз.

Ганин давно общался с братьями и многое у них подсмотрел. Прошлый, московский, Ганин сидел бы и поддакивал человеку напротив, трясясь от мысли, что его вновь уволокут в кутузку. Ганин нынешний, перебравший собственными руками тысячи чужих костей, с незажившими синяками от полицейских дубинок на теле, решил: «Была не была». Бес нещадно толкал его в ребро. Деться от него было некуда.

«Эх, Варечка, Варенок» – Ганин выпустил струю дыма в потолок, а затем закинул ногу на ногу и спросил:

– Игорь Константинович, а вы ничего не путаете?

– Не понял, – сказал Соловьев.

– Вы не путаете благо родины с каким-то другим благом? С личным, например? Вам не кажется, что приплетать родину к собственным сомнительным заработкам на перепродаже военных ценностей не совсем корректно? И уж точно не красит ваш мундир, который вы все же носите под своим костюмом с большим ценником.

Глаза Соловьева сделались как две точки. Пальцы побелели, вдавились в крышку стола.

– Для человека в вашем положении вы разговариваете слишком борзо, Андрей. Вы, должно быть, неправильно меня поняли, раз решили, что у вас есть выбор. Так вот я вас разочарую: выбора у вас нет. Либо мы сейчас договариваемся с вами, либо я зову полисменов, и они возвращают вас в камеру. Надолго возвращают, Андрей.

– Я не ошибаюсь – минуту назад вы сказали, что освободить меня распорядился сам губернатор?

– С нашей подачи. И в наших же силах сделать так, чтобы это распоряжение отменили.

– Сделайте! – сказал Ганин.