Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Знаешь, а я передумал, — он неожиданно подхватывает меня на руки, роняет на постель, сдвигает к краю, сгибает колени и широко их разводит, устраиваясь между ног.
— Слав, что ты делаешь? — мой голос дрожит.
— Смотрю, — говорит спокойно, словно происходящее нормально.
Он касается меня там, раскрывает пальцами и склоняется. Я сейчас сгорю со стыда! Я закрываю лицо ладонями и тут же вскрикиваю, чувствуя горячий язык.
— Сла… — я захлебываюсь вздохом.
А он продолжает ласкать. Кружит по самому чувствительному местечку, доводя меня до исступления. Я больше не испытываю стыда, открываюсь, подаюсь бедрами, сосредоточившись только на ощущениях. Но в одно мгновение Слава лишает меня этого.
— Попробуем по-взрослому? — спрашивает он, стирая ладонью влагу со своих губ. Я не сразу понимаю, о чем речь, смотрю на любимого мужчину затуманенными глазами.
— О, — до меня доходит смысл слов, — хорошо.
— Только ты скажешь, если тебе будет больно.
— Хорошо, — повторяю я завороженно, как он приспускает домашние штаны, берет член в руку, направляет его, растирает головкой влагу. Чуть подается бедрами и медленно входит. Мне хочется отползти. Член слишком большой.
— Больно? — спрашивает Слава.
— Нет, не больно. Я не знаю, как объяснить.
— Туго, — он подбирает слово. — У тебя там очень узко. Я кайфую от этого.
Он входит на полную длину и начинает плавно двигаться. Очень медленно. Сегодня совершенно другие ощущения — нет боли, мне нравится, как член погружается в меня, наполняя. Каждое его движение разливается горячей волной.
— Быстрее? — Слава читает мои мысли.
— Да, — произношу одними губами.
Движения толчками. Уверенными. Сильными. Каждый я чувствую ярко. Я впиваюсь пальцами в простыни. Комкаю ткань. Тяну. Рву. Перед глазами мерцают белые пятна. Мне хочется быть еще ближе, максимально кожа к коже, я упираюсь лопатками в матрас, выгибаюсь дугой, теряясь в совершенно новых ощущениях. Острых. Заставляющих стонать. Громко. Абсолютно не сдерживаясь. Я чувствую себя дикой. Меня захватывают инстинкты.
— Ляль… — выдыхает хрипом Слава мое имя. — Тише, девочка, я же не железный…
Мне нравится знать, что Слава на грани, что он не может сдержаться. И причина этому — я! Я!
Тело простреливает словно сотнями острых иголочек удовольствия. Они впиваются в кожу и растворяются под ней, расслабляя каждую мышцу. Слава нависает надо мной, скользит по животу членом, помечая белесыми следами ребра и грудь.
— Я тебя накажу за это, — тяжело дышит, прислонившись лбом к моему лбу. — Думал, не успею… — он криво улыбается, целует меня. — Ты придешь ко мне в кабинет, практиканточка? — шепчет и смеется. — Очень хочу в понедельник поговорить с тобой у себя в кабинете. Наедине.
— О боже, — я смеюсь, зажмуривая глаза. Мне ведь нравится это непристойное предложение. — Приду, Вячеслав Львович.
— Я за это подпишу тебе отчет по практике.
— Дневник, — поправляю я.
— И дневник тоже. Что скажешь подпишу. Жду тебя в девять ноль-ноль, Елизавета Алексеевна.
Я помню про наш разговор со Славой все выходные. Да и как я могу забыть о нем? Напоминанием служит большой букет белых роз на столе и десятки шутливых и пошлых сообщений в телефоне. Я тороплю время, хочу нажать волшебную кнопку на пульте и перемотать до момента встречи.
В понедельник я одна из первых в офисе. В коридоре тихо. Двери кабинета тех, кто пришел пораньше, распахнуты, пахнет кофе и свежей выпечкой. Я вхожу в приемную, включаю свет, уже привычным жестом нажимаю кнопку кофемашины, кладу сумочку на стол. Беру папки с делами, что понадобятся сегодня Славе, и иду в его кабинет. Держусь за прохладный металл ручки с ощущением неправильности происходящего. Когда Славы нет на рабочем месте, дверь всегда открыта, а сегодня с утра почему-то нет. Распахиваю массивную створку и застываю.
В глазах на мгновение меркнет. И мои мир рассыпается…
Рассыпается на миллионы кусочков, как стеклянный бокал, брошенный о каменный пол. Разлетается вдребезги, и его невозможно собрать и невозможно склеить.
— Лиза, ты рано, — без сожаления в голосе произносит Слава.
Даже без удивления. Абсолютно ровным тоном, словно я не застала его перед распластанной на столе Ариной. Словно она была одета и не подставляла ему задницу.
Хочу сказать, что не верю своим глазам, но я им верю. Я не верю в то, что это происходит со мной. Что мой первый и единственный мужчина меня предал!
Он ведь говорил, что любит меня. Смотрел так, что я верила. Целовал до искр перед глазами и нехватки кислорода в легких. А сейчас…
— Дверь закрой! — Арина криком выводит меня из ступора.
— Извините, — шепчу я, отступая.
Папки сами падают из рук.
Я отворачиваюсь, но перед глазами так и стоит мерзкая картина. Слава и Арина… Мне так хочется спросить, почему ты так со мной поступил. Зачем подарил крылья и сам же вырвал их? Я же верила тебе! Отдала себя. И не только тело. Сердце! А оказалось, что любовь тебе не нужна… не нужна преданность и честность. Я ошиблась. Ты привык получать желаемое и сразу забывать. Ты всегда так поступал. И почему я решила, что со мной будет по-другому?
Я закрываю дверь, хватаю сумочку со стола, выбегаю из приемной. Стук моих каблуков оглушает. Бьет по вискам. Я не знаю, как добираюсь до лифта, нажимаю кнопку трясущимися пальцами. Какая-то часть меня ждет, что Слава бросится догонять, попытается все объяснить.
— Елизавета, что с тобой? — Лев Петрович перехватывает меня за локоть. — Что случилось?
— Ничего, — я трясу головой, не поднимая на мужчину взгляда.
— Ты же плачешь.
— Вам показалось, — отвечаю я, дергаю руку. — Отпустите! — прошу, еще больше захлебываясь болью. Я едва сдерживаю себя, чтобы не закричать: «Радуйтесь, ваш сын с Ариной! Как вы и хотели!»
— Как Вячеслав отпустил тебя в таком состоянии?
В этот момент мне кажется, что Лев Петрович все знает. Наотмашь бьет словами. Унижает еще больше. Уничтожает.
— Да отпустите! — вырываюсь я и вбегаю в лифт.
Забиваюсь в угол и жду, когда он откроет двери на первом этаже, чтобы сбежать из места, где моя жизнь рушится. Как карточный домик рассыпается от одного неловкого движения.
***
Несколько часов истерики сменяются полной апатией. Если бы не Есения, не знаю, чем бы все закончилось. Она была рядом каждую минуту. Ничего не спрашивала и не говорила. Ложилась рядом и гладила меня по волосам. Заставляла пить и есть. Врала Марку, что у меня грипп, и не разрешала лишний раз входить.
Я больше не живу — существую. Я не помню, какой сегодня день и чистила ли я зубу с утра. Все это не важно.
Слава не пришел.
Не позвонил.
Его словно