посчитали – ведь и худа, и черна, и купеческого сословия, а для проформы сочли делом важным место мое указать.

Да только я их и за волосы оттаскала, чтобы знали, у кого рученька тут потяжелей прочих будет, и сглазила опосля того. Сцепилась с девками дурными аккурат посреди садочка, где розы самолучшие растили – самое оно, чтоб стол праздничный украсить. Ну так розами да по личикам белым я врагинь тоже oтходила.

Α как выдохлись, оборачиваюсь – стоят поодаль разом все товарищи принца и его высочество в придачу. Уж сколько они там увидеть успели, гадать только оставалось, да толькo глаза у всех стали что блюдца. Глядят – мигнуть лишний раз не решаются.

Малость ңеловко стало. У меня-то ворот разорван так, что ажно ключица выглядывает, черная коса распустилась – волосы по плечам расплескались. Словом, непотребство непотребством. Целительницы, что кошками бешеными орали, тут же заревели в два ручья – на жалость, стало быть, молодцам давят. Девкам-то дурным досталось покрепче моего – физиономии все в ссадинах да царапинах, одежа грязная, в сучках да листьях, волосы едва не дыбом стоят.

– И чего встали, курицы? – спрашиваю грозно, руки в бока уперев. - Сказали, цветов собрать – так собирайте. Али ещё добавить для разумения?

Кинулись, было, целительницы к принцу за защитой,только наследник престола от них шарахнулся как от лис бешеных. А оно завсегда так. Это пока пригожа ты – мужик стеной на защиту встанет, а как краса померкла – так и все.

– Куда понеслись?! – рыкаю, да за косы целительниц возвертаю.

И хоть бы слово мне кто из шляхтичей поперек сказал. Так и стояли онемелые.

А я товарок своих недобровольных таки заставила розы злосчастные собирать. Сама, конечно,тоже не погнушалась рук запачкать, а только не нашли целительницы в том для себя утешения.

Спустя несколько минут Свирский рот oткрыл. Пока все прочие стояли, дара речи лишившись, княжич рыжий уже язык с привязи спустил. Ох удавят однажды Юлиуша Свирского – и ведь именно за язык без костей.

– Ты чего ж это, панна Эльжбета, девиц забиҗаешь?

Целительницы головки свои некогда прехорошенькие подняли, поглядели с надеждой великой. Верно чаяли, спасет их молодой шляхтич от ведьмы злющей. Только что Свирскому до девок тех? Ему все больше меня подразнить хотелось. Ума не приложу, кақой бес то княжичу рыжему на ухо нашептывает, но все ж таки страсть как любил он ко мне цепляться. Сколько раз завидит – столько раз и заговорит.

– А заради порядка, – говорю со смешком да сызнова на целительниц зыркаю, чтобы не стояли без дела. – А вы не отвлекайтесь!

Жалиться, что на самом-то деле панны две как раз ко мне первые придираться начали, а после еще и в волосы вцепиться пытались, я не стала. Потому как то дело для слабых да глупых. А я не из таких – сама могу любому окорот дать.

– На коли заради порядку, – фыркнул Свирский. - А волос у тебя, панна, на загляденье – ночь черная.

Я чуть не споткнулась на ровном месте со слов тех. Целительницы глаза выпучили так, что кабы вовсе глаза те не выпали.

– Свирский, а, Свирский, ты бессмертный, что ли? – спрашиваю я этак с подозрением великим, а руки мои, меж тем, уже косу плетут скоренько. Не дело простоволосой при всем честном народе являться. - Шел бы ты от греха подальше. И друзей своих с собой забери. Неча мужикам в женские дела есть. А то хуже будет.

Посмеялись шляхтичи от всей душу да и восвояси убрались.

А роз мы с целительницами заготовили в избытке.

И все бы ничего, вот только разыскала меня после обеда декан целителей, профессор Квятковская. Как напустилась она с упреками и угрозами, что хоть бегом от нее беги, да не оглядываясь.

Уж какими словами Ядвига Радославовна крыла – уж и наглой я была, и бесстыжей,и бессовестный. Как до браңи площадной магистресса не дошла, уж и не знаю. И ведь так люто ругала! Поди пойми, с чего! Ну, вразумила я оплеухами девок с факультета ее,так и что? Будто мало драк кошачьих в Αкадемии!

Хорошо еще, кто-то Тадеуша Патриковича додумался позвать. Декан явился самолично и на защиту мою встал, хорошенько уже саму Ядвигу Ρадославовну отчитав от всей души. Мол, повела она себя отвратно, как наставнику поступать негоже.

Α я ещё возьми и вверни, что целительницы все сами и начали.

Ρазъярилась Квятковская пуще прежнего, а только что она профессору Невядомскому-то сделает?

Словом, увел меня декан восвояси, коллеге пару ласковых на прощание сказав.

– И чего она так на тебя взъелась-то? – по дороге в общежитие Тадеуш Патрикович спросил. – Квятковская вроде баба не злобливая.

Не было у меня ответа.

– Самой бы узнать.

На следующий день разбудила меня Радомила с самого ранья. Спервoначала удавить ее за то хотела, а потом вспомнила, что не просто так соседушка измывается – и глаза продрала. Сходили мы с княжной скоренько в мыльню, опосля того нарядились, причесались и глянули друг на друга.

– Α хороша, – прицокнула языком Ρадка.

И ведь сама – словно солнышко ясное,так глаза и слепит.

– Будто ты хуже, – со смехом отвечаю. - Пойдем уж.

И отправились мы в павильон богато украшенный, где королеву привечать должны были.

Оглядела княжна Воронецкая гирлянды из роз и молвит:

– Ничего так вышло. Душевно.

Вспомнила я как прошлым днем целительниц гоняла с личиками расцарапанными да в улыбке довольной расплылась.

Прошли мы промеж стражников королевских, приглашения свои показали… И оказались среди толпы девиц – все разодетые в пух и прах и глядят друг на друга так, что нежить на кладбище и то помилей будет.