– Ты это, Максим… может, утром все пойдем? – говорит мне коренастый.

– Дык… – пожимаю плечами. – По дороге – один фиг не выйдет, срисуют нас на раз-два. Не очень-то вы на настоящих фрицев похожи – худые да обросшие. А по лесу… можно и так, только я здешнего леса не знаю, сюда по дороге шел. Долго идти будем.

– Зато вместе.

– Ну раз так… можно и вместе.

Опустошаю свои запасы – банка консервов, галеты, еще кое-что. В багажнике мотоцикла находим бутылку вина и немного еды. Крохи, ежели на всех делить. Но иначе – никак.

Большого костра разжигать нельзя, а ночи еще холодны. Что делать? Лечь рядом и прижиматься друг к другу? В принципе можно, но все равно холодно. А ребята все не шибко здоровые.

Выслушав всех, встаю:

– Сюда идите.

Большой выворотень и приличная яма под ним. Снимаю с пояса лопатку и начинаю рыть землю.

– Веток наломайте. Или нарубите, вот штык.

Втыкаю его в землю. Вытащивший его солдат переступает с ноги на ногу – рукоятка штыка забрызгана кровью, я не успел вычистить оружие.

– Крови не видел? Оботри, всего-то и делов.

Наконец яма готова, есть и ветки. Кладем их на склон ямы, сверху бросаем немецкие шинели. А внизу разжигаем костерок. Небольшой, да и выворотень закрывает огонь хорошо.

– Тут и ляжем. Боками прижмемся, а ноги огонь согреет. Шинелями накроемся, всем хорошо будет.

– Колымская это придумка, – неожиданно говорит один из солдат, с поседевшими висками. – Сосед мне рассказывал – они так грелись.

– А что ж ты раньше-то молчал? – удивляется коренастый. – А кабы Максим не вспомнил, то мерзли бы все до утра?

Седой виновато разводит руками:

– Да и вспомнил-то, как все увидел, а так…

Выставляем часового и заваливаемся спать. Меня в караул не назначают, а с боков ко мне прижимаются сразу с обеих сторон. Вроде бы и правильно все… и оружие при мне. Или это так шинель немецкая на всех действует?

И вновь во сне я вижу тот же костер и все тех же сидящих вокруг него людей. Слышу те же самые разговоры и участвую в них. По-дружески переговариваюсь с Чуковым, что уже совсем не кажется мне странным. Мы с ним перебрасываемся какими-то репликами, обсуждаем всевозможные события, о которых, надо полагать, хорошо осведомлены. Но на этот раз здесь присутствует и новый персонаж. В отличие от всех нас, одетых либо в германскую форму, либо в форму РККА, на нем незнакомая мне пятнистая одежда. Чуть мешковатая, она скрадывает очертания фигуры незнакомца. Незнакомца? Отчего-то я уверен в том, что знаю и его. Пятнистый пока не вмешивается в разговоры, греет руки о кружку с чаем, из которой иногда прихлебывает. Он в возрасте – старше любого из нас. Не участвуя в разговорах, незнакомец тем не менее внимательно к ним прислушивается. В те моменты, когда он двигается, наливая себе чай или что-то поднимая с земли, замечаю его непривычную манеру передвижения. Он словно бы скользит вдоль какой-то линии. И от этого очертания его тела иногда смазываются, и пятнистый на секунду «выпадает» из поля зрения, будто бы бледнея на фоне окружающих. Но я не удивляюсь этому, такая манера движения мне отчасти знакома. Я даже уверен в том, что и сам могу делать что-то похожее.

А вот пробуждение было совсем неприятным – меня кто-то укусил! Ей-богу, поклялся бы, что комар, но укус существенно слабее. Да и какие комары в апреле?

Чертыхнувшись в сердцах, приподнимаюсь и хлопаю себя по шее. И замечаю сидящего рядом бойца, который прожаривает над костерком свою гимнастерку. В голове словно щелкает: вшей изводит. Вот кто меня куснул… Нет, такого подарка мне не нужно категорически!

Встаю и ищу глазами коренастого. Похоже, он тут за главного, вот с него и начнем…

Он сидит у костра и тряпочкой протирает патроны к винтовке. Кстати, надо будет у них малость позаимствовать боезапаса: у меня же винтовка без патронов стоит – непорядок!

– Утро доброе! – присаживаюсь я на подтащенный поближе к огню разлапистый пень.

– И тебе здравствовать, – спокойно отвечает мой визави.

– Познакомимся, может быть, все-таки? А то не дело это – вроде и не вместе идем…

– Отчего нет? – пожимает он плечами. – Только мы-то все уже промеж себя насквозь перезнакомились, времени хватало…

– Ага, стал быть, я один остался? Тады – Красовский я, Максим Андреевич. Из разведки, снайпером там был. Да что ж я просто так-то говорю? Вот! – И на свет божий появляются мои документы.

А вот это – риск! На фото в комсомольском билете изображен лопоухий парнишка лет шестнадцати, весьма отдаленно на меня похожий. Правда, исходя из тех же документов, мне сейчас лет на пять-шесть побольше, так что я просто обязан выглядеть старше. Да – но не настолько же!

– Смотри-ка! – Через плечо моего собеседника заглядывает бывший пассажир мотоцикла, что ехал со мною до развилки. – Даже комсомольский билет сохранил?!

– А что ж тут такого? – недоумеваю я. – Документ ведь!

– Да за такой документ, парень, тебя немцы враз к стенке и поставят! Как комсомольца.

– Пусть поймают еще! – огрызаюсь я неожиданно агрессивно. – Ловилка такая у них не выросла еще! Гляну я на такого ловилу!

На секунду разговор зависает – слишком уж неожиданной оказывается моя вспышка агрессии. Коренастый аж в лице изменился.

– Э… гхм… ну то, что документы сохранил, оно конечно… Так ить фронт-то – он отсюда вдалеке, как же ты тут-то оказался?

– Хм! А вы сами?

Вот язык-то мой неуемный! Сейчас мне в торец дадут – и справедливо, ибо за дело!

– В разведку нас послали, пушки ихние выведать, – спешу исправить сложившуюся ситуацию. – Да только не нашли мы их, успели фрицы уже куда-то увезти. А как назад пошли – шарах! Начали они наступление. Нас и отрезало… еще несколько дней у линии фронта бродили, все перейти хотели – никак! В перестрелке нас надвое располовинили, не успела часть группы дорогу перебежать – немецкие машины поспели. Стали мы обход искать, лесом решили пройти. Да нарвались сызнова на ихнюю колонну – тут меня и приложило…

– Сильно? – интересуется кто-то позади меня.

Не оборачиваясь, снимаю ремень и сбрасываю китель и майку.

– Ох ты…

Ага, вот те и ох! Еще в госпитале немцы покачивали головами, разглядывая осколочные раны у меня на спине. Откуда они у меня – не помню сам. Но выглядят весьма зловеще.

– Вот так… Сознание я потерял, и в себя пришел только в деревне. Со слов хозяина, меня к нему приволокли месяца полтора назад, с тех пор и лежал пластом. Только выздоравливать стал – здрасьте, сызнова фрицы пожаловали. Деревню всю вверх дном перевернули. Тем и спасся, что полуодетым в окно выскочил. Успел сбечь, пока они все дома не проверили. А немцы жителей с собою увели… – продолжая говорить, понемногу напяливаю одежду назад.