– А мотоцикл-то знакомый! – подходит к нам коренастый, но очень уж исхудавший мужик. – Офицера ихнего возил!

– Так он и сам тут рядышком лежит! – киваю на лес. – Прикопал я их поблизости, чтобы не хватились раньше времени. И форму с водителя снял.

Это правда – на мне его дождевик. Форму своих конвоиров пленные наверняка узнают, а вот к мотоциклисту приглядываться им явно было недосуг.

– Уходить надо скорее, товарищи! – повышаю голос. – Не ровен час фрицы поедут – не отобьемся же! Мало нас, и оружия не хватает…

Уговаривать никого не нужно – все с этим согласны. Пять человек надевают шинели конвоиров, их сапоги и пилотки. Одежду бывших пленных убираем в багажник коляски. В саму коляску прячем и карабин мотоциклиста – странно выглядел бы конвоир с двумя винтовками.

Еще удивительнее выглядел бы пленный с оружием.

А вот гранаты они прячут под одежду – расставаться с оружием никто больше не хочет.

– Если по дороге чуток пройдем, – торопливо поясняю я, – то тайничок там у меня есть… еды чуток, еще малость добра всякого… А завтра – можно и за оружием сходить, есть тут недалеко ухороночка.

Один из мнимых конвоиров забирается в коляску: он поедет со мной.

– Слушай, – спрашивает он меня, – а как же ты этих-то двоих уговорил? Офицер – тот хиляк, верно. А вот водитель – здоровый же был, чертяка!

Мы как раз проезжаем мимо той самой коряги, под которой лежат оба немца. Притормаживаю.

– Корягу видишь?

– Это вон ту, где сучок вверх торчит?

– Ага, она самая. Сбегай и полюбопытствуй…

Через минуту он возвращается. Бледный.

А хрена ль? Там такое зрелище… скажу вам. Офицер-то далеко не сразу раскололся.

– Ну ты ваще… лихо их…

– Дык! Жизнь заставит – не так еще раскорячишься!

– Эк загнул-то! – уважительно говорит он. – Как звать-то тебя, головорез?

– Максим я! Снайпер, отрезали нас, вот и мыкались тут по лесам. На фрицев навалились, да там меня и подранили. Наши отошли, а меня в деревеньке одной оставили – лежи, мол!

– И долго пролежал?

– Долго… пока немцы не нагрянули. Деревню спалили, еле ушел. Патронов-то нет! Винтарь есть, а чем стрелять? Так и ушел в гражданке, зато с винтовкой и документами.

– Где ж она у тебя? Эта, што ль? – трогает немецкий карабин мой попутчик.

– Не… У меня «Светка»! Да с оптикой – не хухры-мухры! Заныкал я ее. А фрица-обозника придавил, кой-чем и разжился. Потом еще… А потом и колонну пленных увидал. Ну и пошел к вам на помощь.

– Вовремя успел. Нас в шталаг переводить собрались.

– Это что ж за зверь такой – шталаг?

– Лагерь ихний. Для штрафников. Тут, почитай, каждый бегать пытался, да не по разу. Вот и дали команду – в шталаг!

– Понятно… ладно, хорош базлать, мы к перекрестку подъезжаем! Здесь движение есть, так что надо в оба глядеть! А то проколются наши – что тогда? Надо упредить! Тогда хоть в лес уйдут!

Ссаживаю его метров за пятьдесят от перекрестка.

– Тут стой – вроде как на посту часовой. Уж больно морда у тебя небритая, вблизи увидят – хана всем настанет!

Это уже мой ляп! Не подумал о том, что все пленные небриты и заросли. А конвоиры такими быть не могут. Нельзя нам близко к немцам подходить, спалимся на раз-два!

Ставлю мотоцикл у обочины и грязью залепляю номер. Ладно, это пленные такие глазастые оказались – номер запомнили. С одной стороны, это и понятно. Ничто так не обостряет слух, зрение и память, как сидение за решеткой или стояние за проволокой. Любую мелочь замечаешь! Вдруг именно она поспособствует побегу? На мое счастье, охранники не опознали мотоцикла. А может, и опознали, но я слишком уж на них попер? Командный тон, форма и немецкий язык – это для них вроде условного рефлекса вышло. По принципу – кто палку взял, тот и капрал?

Томительно тянется время…

Ладно, пока колонна не подошла, прикинем хрен к носу.

Нападение прошло относительно гладко и быстро – никто и пискнуть не успел. Это ладно, теперь как дальше быть? Перед ребятами я вроде бы и не лоханулся нигде. Во всяком случае, удивленно никто не смотрел и вопросов не задавал. Да и в разговоре… тоже пока нормально все шло. Форма немецкая, конечно, удивила всех, но объяснениям поверили. Пока поверили. Чую, что разговор основной позже будет, когда от задора боевого парни отойдут да очухаются. Тут меня в оборот-то и возьмут….

Хотя на попутчика своего я вроде бы впечатление произвел. Собственно говоря, не я, а два дохлых фрица. Особенно офицер…

Это мне в плюс.

Непрост этот дядька, совсем непрост.

Так оно и хорошо, что я именно с ним поехал. Или это он со мной прокатился? Да ну… паранойя какая-то.

В чем меня можно подозревать?

В том, что я немец?

Ага, зарезавший двоих своих и пристреливший конвоиров. Перед кем комедию-то ломать, перед штрафниками? Цель какая? Внедриться… куда?

Не, это бред.

Для меня бред.

А здешний народ в такое поверить может, тут, насколько я помню, еще и не такие фокусы прокатывали.

Нельзя расслабляться, нельзя. И оружие под рукой держать надо.

Зачем? Я что, буду стрелять в своих? В тех, кого только что вырвал из лагеря?

Не буду.

Но они – они могут.

Не оттого, что спасенные мною люди какие-то злые и неблагодарные. Тут жизнь такая – на слово мало кому верят. Хотя нет, исключения тоже вроде бывали.

Память, память!

Как ты меня сейчас подводишь!

Что я им буду говорить?

Но колонна подошла вовремя. Никто не появился на дороге, лишь парочка грузовиков, не задерживаясь, проехала мимо перекрестка. Увидев за стеклом головной машины офицерскую фуражку, вытягиваюсь. Тот небрежно кивает, и машины проезжают мимо.

Пронесло…

Поэтому, не дав мужикам присесть, я в темпе гоню их дальше, попутно объяснив свою оплошность с переодеванием. Обдумав все, сходимся на том, что испытывать судьбу и дальше – глупость несусветная.

– Вот что, мужики. Забирайте свою одежку, винтовку – и двигаем в лес. Мотоцикл тут пока припрячем. За едой мне одному идти надо. По дороге – лесом долго очень будет. У меня там причиндалы есть, принесу – и утром побреемся. Дальше опять маскарад – вдвоем-втроем за оружием сходим. Один не унесу.

Это неправда. Унести, а тем более увезти, я могу все и один. Но лучше иметь рядом с собою свидетелей: мало ли как там все обернется дальше?

Мужики переглядываются. Похоже, мое решение не всем по душе.