Фелпс ждал, в его глазах светилось тайное знание.

— Валяйте, выкладывайте все остальное, — сказал Марц.

— На сайте фирмы «Корпсерв» младшая сестра Чена указана как контактное лицо для работы с манхэттенскими клиентами.

— Сестра Чена работает в шрединговой компании? — уточнил Марц, и его голос наполнился гневным изумлением. — Что же вы сразу не сказали? Это все она!

Фелпс кивнул:

— По всей видимости, да.

— Вы можете отыскать этого Чена?

— Мы предвидели такой вопрос. Благодаря нашим связям в Министерстве национальной безопасности мы проследили за его перемещениями.

— И где он сейчас? В каком-нибудь казино в Макао, пьет за всех американских инвесторов, которых он разорил?

— Нет, сэр, — отозвался Симз. — Собственно, он здесь, в Нью-Йорке.

— Что? — Марц встал, халат на нем распахнулся, обнажив волосатые оползни плоти — его грудь и живот.

— Он получил визу по ускоренной процедуре, и когда китайские власти направили нам запрос, мы автоматически…

— Плевать на эти бумажки, скажите мне, где он!

— Если коротко — мы не знаем.

— Почему?

— Мы не знали, станете ли вы просить нас это выяснить, сэр.

Он гневно воздел руки:

— Я хочу, чтобы вы выяснили! Черт побери, парни, мне нужна эта информация!

— Да. Мы можем воспользоваться нашими контактами в Службе иммиграции и натурализации, чтобы…

— Сегодня же! И как можно скорее!

— Мы сделаем все возможное…

Он указал на дверь.

— Идите! Выметайтесь! Я жду ответа как можно быстрее! Уже к вечеру!

Они собрали свою аппаратуру и удалились. Напоследок Симз, как отметил Марц, воровато оглянулся, явно надеясь еще раз хоть одним глазком посмотреть на пленительную миссис Марц.

Он встал у окна, размышляя о коварном Чене и его сестрице, внедренной в Нью-Йорк. Голодное поколение, вот кто они такие. У истоков богатства любой состоятельной семьи — голодное поколение. Те, кто упорнее работает, расталкивает других локтями, срезает углы, прыгает раньше всех. Так закладывались и основы богатства Марцев. Дед положил ему начало в 1922 году, когда вместе с младшим братом отправился на пикник в Центральном парке, где они пили крепкий сидр, ели сэндвичи из корзинки и смотрели, как их жены и дети резвятся на травке. Младший брат, двадцатитрехлетний чертежник-электротехник, свалился на траву и уснул, потому что, по словам жены, слишком много работал. «А над чем он работает?» — осведомился Марц у невестки. И выяснил, что брату поручили разработать проект электростанции для медного рудника в Чили. В инженерной фирме на Манхеттэне над чертежами, сменяя друг друга, круглосуточно трудились десять человек. Требовались колоссальные объемы электроэнергии, и никто не мог толком объяснить зачем. Скорей-скорей, тихо-тихо. «Информация для внутреннего пользования, пока не подлежит разглашению». Марц-дед разбудил брата и спросил, как называется тот рудник. Брат сонно пробормотал что-то вроде «Чакимома» и снова отрубился. Дед перьевой ручкой записал на салфетке смешное слово, извинился и зашагал прямиком на юг, от Центрального парка к Нью-йоркской публичной библиотеке. Там он узнал, что «Чакимома» — ближайший аналог, который его брат сумел подобрать для «Чаквикаматы» — крупнейшей в мире медной разработки. Два месяца спустя ее купила медная компания «Анаконда». Но прежде дед Марца скупил все ее акции, до каких мог дотянуться. Так зародились состояние и семейная легенда: что-то подобное сейчас и проделывает этот самый Чен.

Мысли Марца вновь обратились к «Гудфарм». Очевидно, Том Рейли что-то разузнал о бреши, через которую утекает информация. Вероятно, он тоже заказал анализ биржевой активности. Не предавая гласности полученные сведения, Рейли рисковал своим постом, по федеральному закону о безопасности ему даже грозило судебное преследование, однако Марц склонялся к мысли, что, не следуя букве закона, Рейли поступил мудро: это означало, что из создавшейся ситуации, возможно, удастся выскользнуть без ощутимых потерь.

А вот Чен ограбил его на миллионы, буквально вырвал их из его морщинистых рук. Марц — старый, усталый человек, ему больно садиться, но он еще не настолько одряхлел, чтобы не суметь постоять за себя. Чен украл у него кучу золота, и теперь с помощью Тома Рейли Марц собирался украсть ее обратно.

В отеле «Краун-ройал» на Парк-авеню, за Шестьдесят девятой улицей, всегда требуются свежие простыни для постояльцев. А также чистые наволочки, полотенца для рук и для лица, не говоря уж о крахмальных салфетках. Прачечная располагается под отелем, двумя этажами ниже улицы, и ежедневно потребляет тысячи литров воды и целые тележки стирального порошка и отбеливателя. В «Краун-ройал» прачечной заведовал Карлос Монтойя, он прожил в Нью-Йорке очень долго для мексиканца. Достаточно долго, чтобы его блестящие черные волосы поседели, лицо обвисло, превратившись в сентиментально-трагическую маску, и он уже много раз успел стать дедушкой. Всем, кто мог им заинтересоваться, он казался утомленным, трудолюбивым, законопослушным членом общества, которому следовало бы скинуть килограммов двадцать-двадцать пять и подумать о том, чтобы почаще чистить ботинки. Натурализованный гражданин Соединенных Штатов, он исправно платил налоги, у него имелся чудесный новый автомобиль, стоявший на подъездной аллее перед его домом в Квинсе, он голосовал то за республиканцев, то за демократов и при всем при том оставался самым могущественным мексиканским криминальным авторитетом в городе. Не таким могущественным, как итальянцы, китайцы, албанцы, вьетнамцы или русские, но на фоне пакистанцев, гаитян, того, что осталось от ирландцев, а также мусульман, какими они были до недавнего времени, — там, на Атлантик-авеню, с их лавочками, где продаются исламские книги, масла, одежда, продукты и все прочее, что у них обычно покупают осведомители ФБР, — он выглядел убедительно. Так или иначе, сеть Карлоса покрывала все пять районов Нью-Йорка, и благодаря своим связям в гостиничном и ресторанном бизнесе он контролировал львиную долю мексиканской торговли марихуаной в городе. Его дилеры были повсюду. И двое из них попали в переделку: полиция шила им убийство двух мексиканок, которого они не совершали. Двух прекрасных дочерей Мексики, которых убили самым неуважительным способом. Мексиканец никогда бы не пошел на такое. Во всяком случае, в Бруклине.

Карлосов кабинет, если его можно так называть, представлял собой маленький отгороженный отсек в обширной прачечной, у стены. Здесь он и обдумывал создавшееся затруднительное положение, куря сигарету в нарушение гостиничных правил. (Он не боялся: знал, что уволить его нельзя.) Двух его мускулистых парней, сохранявших высокомерный вид, вызвали на допрос к детективу Блейку (шестьдесят третий участок Бруклина). Не прошло и дня после убийства, как Блейк раздобыл их имена, из чего вытекало, что мексиканцы в этой части Бруклина не умеют держать язык за зубами, или у ребят Карлоса здесь много врагов, или, что более вероятно, детектив Блейк отлично работает. Карлосу льстила мысль, что сыщик так старается распутать это преступление, но при чем тут его парни? Да, у них на совести mucho cosas,[19]но только не убийство двух девушек, двух славных работящих девушек из Центральной Мексики, которые удрали на север, в Штаты, чтобы найти работу. Недавно в Марин-парке, в укромном уголке пиццерии, которая ему частично принадлежала, он услышал рассказ о том, как их провезли через «окно» на границе с Техасом, как они жили в Бруклине на авениде Ю, водили дрянной автомобиль, покуривали его producto, которым их бесплатно снабжали дружки, содержали в чистоте свою квартирку. Карлос испытывал нечто вроде родительской ответственности за всех парней и девушек, которые приезжали в Нью-Йорк. Они нуждались в мексиканце постарше, чтобы узнать, как обустроиться в Америке. Он считал мексиканский народ потерянным и гибнущим, однако знал, что мексиканцы — замечательные люди, которых не понимает остальной мир. Он много прочитал по мексиканской истории и даже купил в антикварной лавке на Манхэттене дорогую старинную карту Мексики, чья территория некогда охватывала Калифорнию, Аризону и Техас. «Мы были здесь задолго до того, как пришли они, — говаривал он, — и мы останемся после того, как они уйдут». При мысли об унизительном способе, которым расправились с девушками, утопив их в экскрементах, в душе у него так и вскипала ненависть.