У Турецкого состоялась встреча с руководителями краевой милиции. Надо было познакомиться, заручиться их поддержкой. Ведь пока особых достижений у следователей нет, не считая рассказа Криницкого о коварном плане устранения Самощенко. Однако милиционеры отнеслись к словам Ричарда Викторовича с большим сомнением.

– Глуповато получается, – прокомментировал начальник ГУВД полковник Шувалов. – Взрослые люди фиксируют на бумаге преступные замыслы. Неужели они не понимают, что рано или поздно это станет чудовищной уликой.

– Мне тоже в это верится с трудом, – поддержал начальника его заместитель Корсарин. – Кстати, многие из нас члены «Неделимой России», мы в хороших отношениях с руководством партии. Там все вменяемые люди. Невозможно представить, чтобы они скатились до неандертальских нравов – отравить, ударить каменным топором по черепу.

Владислав Игоревич Корсарин – высокий, статный человек с умным, хотя и несколько сердитым лицом. Тонкие черные усики придают ему вид залихватского плейбоя. У него очень располагающая улыбка. Стоит ему улыбнуться, как морщины на лбу разглаживаются, белоснежные зубы сверкают, появляются ямочки на щеках, и от былой сердитости не остается и следа.

– Честно говоря, я и сам был на юбилее Самощенко, – продолжал Владислав Игоревич. – Однако никаких подозрительных действий в тот вечер не заметил.

«Вот это уже моя недоработка, – подумал Турецкий, – или Володи Яковлева. Либо он не включил Корсарина в список присутствующих в „Стратосфере“, либо я его просмотрел. Если он там был, то говорить при нем про Криницкого – опрометчиво, пусть он хоть трижды приятный человек. Ошибочка вышла. Теперь нужно побыстрее тормошить Глазурина».

С губернаторским помощником Глазуриным занималась Светлана, остальные составляли списки присутствующих на юбилее и, встречаясь с ними, восстанавливали картину происшедших событий. Турецкий же после встречи в ГУВД отправился в медицинский институт, чтобы побеседовать с профессором Плиткиным. Перед этим он связался с Карпенко, единственным человеком из местного руководства, которому доверял, и еще раз напомнил об охране Криницкого.

Артур Михайлович Плиткин принял следователя сразу после лекции. Они устроились в большой и неуютной комнате кафедры кишечнополостных болезней, о чем напоминали развешанные на стенах неаппетитные тематические плакаты с изображениями почек и селезенок. Быстро выяснилось, что до трагического происшествия профессор не был знаком ни с Ширинбековым, ни с Самощенко и, как человек, мало интересующийся политикой, во всяком случае на уровне города, даже не слышал этих фамилий.

Турецкий рассказал ему о своих разговорах с Дынькиным и Щениковым, что крайне заинтересовало Артура Михайловича. Среднего роста, худенький, востроносенький, он слушал следователя буквально разинув рот и напоминал проголодавшегося птенчика.

– У вас промелькнула фраза, что Дынькин предположил возможность применения нового отравляющего вещества, созданного на основе диоксина и пентакарбонила железа, – сказал он после того, как Александр Борисович закончил свой рассказ. – Признаться, у меня у самого мелькнула такая шальная мыслишка. Хотя большой нужды создавать новое при хорошем существующем старом нет, но вы же прекрасно знаете, где мы живем.

– То есть вы полагаете, что в каких-то закрытых лабораториях по инерции делают то, от чего с чистой совестью можно отказаться?

– Ну, если существуют двадцать четыре смертельных яда, от которых не найдено противоядия, зачем создавать двадцать пятый? – спросил Плиткин и сам же ответил: – Да потому, что определенным людям необходимо иметь жирную кормушку. Все эти закрытые лаборатории у нас всегда хорошо финансировались, вот их и будут держать до последнего, выдумывая все новые и новые доводы в пользу их существования.

– Вы знаете, где производятся эти вещества?

– Диоксин, по-моему, во многих местах, на всяких химических комбинатах. Что касается пентакарбонила, его обычно делали на засекреченных предприятиях. Говорят, их осталось мало.

– Недалеко от Красносибирска расположен маленький город Шаховск. Профессор Дынькин упоминал его среди немногих центров по производству пентакарбонила железа.

– Вполне возможно. Во всяком случае, там есть гидролизный завод. А еще, я слышал, рядом с Шаховском имеется закрытый городок, который называется «Красное знамя» или что-то в таком духе. Обычно в подобных закрытых городках имеются и не менее закрытые лаборатории.

На прощание Турецкий дал Артуру Михайловичу номера своих телефонов, попросив его звонить, если вдруг вспомнится что-либо интересное.

Как человек интеллигентный, Плиткин очень понравился Александру Борисовичу. Мастер своего дела, правда, малость не от мира сего. То обстоятельство, что он полностью поглощен своей наукой и мало что замечает вокруг, для следователя, разумеется, было огорчительно. Однако, как выяснилось чуть позже, и профессорская приблизительность оказалась полезной. Чуть позже – в данном случае вечером, когда благодаря стараниям Светланы Перовой в стане москвичей случился праздник: она принесла полученные от Глазурина несколько кассет с записями разговоров губернатора и его посетителей.

Когда Глазурин упоминал о своей неряшливости, бедламе в своем хозяйстве, он кривил душой, чтобы выиграть время. На самом деле он уделял своей домашней фонотеке очень много внимания. Уже на следующий день Леонард Валерианович встретился со Светланой. Они побродили по городу перекусили в новой пиццерии. Там молодой человек галантно вручил своей спутнице четыре мини-кассеты, которые использовались в его диктофоне. Свой жест он сопроводил извинительным объяснением:

– Все, что смог найти. У меня вповалку лежат и музыкальные записи, и всякие другие. Многое пришлось проверять. По закону Мерфи то, что ищешь, обязательно находишь в последнюю очередь. Так и вчера получилось. До самого утра провозился.

Говоря это, Леонард Валерианович откровенно врал. У него дома вообще и в его бумагах в частности порядок поддерживался идеальный. Все кассеты были пронумерованы и стояли на определенных местах. В каталоге кассет указывались даты записи, имена и фамилии участников, а также были написаны примечания, которые могли напомнить владельцу какие-либо подробности. Например, «А. В. Первый день после второго инфаркта», что означало: губернатор Аристарх Васильевич вышел на работу после болезни. Или: «Пир горой». Плотников. Два бифштекса». Губернаторский консультант Плотников был большой любитель женского пола. Знакомые знали: когда он вечером идет к любовнице, то днем заказывает себе два мясных блюда. Это и произошло в ресторане «Пир горой», а о чем тогда шла речь за столом, можно узнать, прослушав кассету.

Для молодой следовательницы – эстетическое чувство языка не позволяло Глазурину даже мысленно назвать женщину этой профессии в мужском роде, как принято по правилам: поэт Ахматова, иллюзионист Кайранская, следователь Перова – Леонард Валерианович подготовил скромную подборку из четырех кассет таким образом, чтобы у слушателя создалось впечатление о случайности и безобидности записанных разговоров. Чтобы стало очевидно – не компромат собирает старательный помощник, а старается сохранить для потомства живую речь губернатора, дух его подвижнической деятельности на благо родного края. Поэтому собравшимся в номере Александра Борисовича москвичам пришлось наслушаться малоинтересных для них разговоров про жилищно-ипотечные кредиты и ставки на них; о срочной подготовке научно-технической документации на строительство нового аквапарка; про воздушную обработку реагентами территории, пострадавшей от разлившегося после крушения железнодорожного состава с нефтепродуктами мазута, и много еще чего. Однако проскользнули реплики, привлекшие внимание следователей.