Через полчаса все вместе сидели за столом на кухне и, уплетая пышные душистые оладьи, говорили о ветреной погоде, о сильных волнах на пляже, о соседской собачке, которая повадилась делать свои дела в их палисаднике.

– Я дружу с этой собачкой, – заявила Рэлли, как ребенок. – Поэтому она приходит, чтобы поздороваться со мной. Ну и заодно…

Эрику очень нравился этот простенький, такой домашний разговор. Первый раз он почувствовал прелесть тихой семейной жизни. Только теперь он стал понимать мужчин, стремящихся жениться на любимых женщинах. До сей поры семейная жизнь представлялась ему сплошной скукой и посягательством на свободу личности. Он смотрел на Рэлли, которая рассеянно слушала милую болтовню своей няни, видел ее умные печальные глаза, и вдруг осознал, что такая личность, как эта девушка, никого подавлять просто не сможет. Она сама обладает таким достоинством и умом, таким самоуважением, что не может не уважать достоинства других людей. Он отчетливо почувствовал это и впервые в жизни ощутил, что только с ней хотел бы прожить всю оставшуюся жизнь, сколько бы ни было ему отмерено судьбой…

Почувствовав на себе его внимательный взгляд, Рэлли повернулась к Эрику, и ее удивительные сиренево-зеленоватые глаза заискрились ласковой благодарностью. Она протянула ему ладонь, и Эрик накрыл ее своей рукой, чуть сжав эти нежные пальчики.

– Что будем делать? – спросил Эрик, когда Молли начала убирать со стола посуду.

Рэлли взглянула на няню, и та понимающе кивнула.

– Я сейчас поеду в… одно место, и могу взять тебя с собой. Подожди меня здесь, я только переоденусь.

Эрик шутливо приложил руку к воображаемому козырьку в знак полного подчинения. Рэлли серьезно посмотрела на него, опустила глаза и вышла.

Молодой человек взял газету, принесенную утром Молли, и развернул ее в ожидании девушки.

Через 15 минут она появилась в холле в темно-синем, строгом шелковом платье и маленькой черной шляпке из соломки, очень шедшей ей. Она молча прошла через весь холл, Эрик последовал за ней к гаражу. Девушка сделала ему знак подождать ее снаружи, и вскоре выехала в новом блестящем «порше» розового цвета. Открыв дверцу, она пригласила Эрика занять место рядом.

– Тебе очень подходит эта роскошная машина, – пошутил он, пытаясь скрыть свое изумление от обладательницы одной из самых дорогих машин.

Рэлли улыбнулась лишь уголком губ, погруженная в раздумье или состояние глубокой сосредоточенности.

– Какой сегодня день? – спросил вдруг Эрик.

– Суббота, 15 сентября, – спокойно ответила девушка.

– Уже пятнадцатое? – удивленно протянул молодой человек. – Как быстро летит время…

Рэлли хмыкнула, отметив, видимо, банальную философичность этой фразы.

– Знаешь, я более чем на неделю выпал из жизни, – попытался оправдаться он. – Все это время только гулял, спал и читал. Но зато отдохнул на всю оставшуюся жизнь!

Рэлли оставила без внимания его фразу, подруливая к цветочному магазину. Она вышла из него с букетом темно-красных роз, которые аккуратно положила на заднее сиденье.

Улицы пригорода были пустынны, и розовый «порше» рванул с места в карьер. Едва спидометр успел показать 120 миль, как девушка обуздала многосильный мотор своего автомобиля. Аккуратно затормозив, она остановилась у каменной стены старого кладбища, увитой жимолостью и мексиканским хмелем.

Догадка, которая возникла у Эрика еще в доме, когда он перехватил многозначительные печальные взгляды женщин, подтвердилась. Он последовал за Рэлли под арку, с которой траурно спускались темно-зеленые лианы плюща.

Кладбище было ухоженным: цветы и кустарники, видимо, регулярно поливались, дорожки, несмотря на ранний час, были чисто выметены, освобождены от опавших листьев и цветочных лепестков. Тишину вечного покоя слегка нарушал звук воды, лившейся из шланга на соседней аллее.

Рэлли замедлила шаг и вскоре остановилась около низкой бронзовой оградки, в которой рядом располагались две плиты. Подходя вслед за ней к месту захоронения, Эрик успел прочитать на первой плите: Уильям Ричардс – 1949–1989.

Молодой человек намеренно медлил, он боялся перевести глаза на соседнюю плиту, чувствуя, что может не сдержать слез при виде места, где навечно успокоилась та, что так сильно затронула его сердце. Он закрыл глаза, все еще не решаясь взглянуть на плиту, под которой вечным сном спала уникальная Женщина, олицетворяющая вселенскую гармонию Добра и Зла. Ее появление в этом мире и уход из него были окружены тайной, которую уже никогда и никому не разгадать.

Когда он все-таки взглянул на могилу, то увидел легкий графический профиль, вырезанный на белой мраморной плите. Удивлению Эрика не было предела: он понял, что изображение перенесено с его собственного рисунка! Того самого карандашного наброска, который он сделал на ферме Джо Ларса.

– Откуда этот рисунок? – едва выговорил он, с трудом подавив возглас изумления.

– Тебе нравится, да?! – воскликнула Рэлли, которую приятно обрадовала схожесть их вкусов. – Этот набросок, сделанный на листке блокнота, я нашла в сумке у мамы. Я не знаю, кто его сделал, но это был очень хороший художник! Он удивительно точно передал суть ее натуры… Ее стремительность, внутреннюю энергию и изящество…

Рэлли поставила розы в мраморную вазу, вделанную в надгробье, в которую хранитель кладбища предусмотрительно налил воды. Девушка сложила ладони у груди и, закрыв глаза, склонила голову. Похоже, она читала молитву, а может быть, просто вспоминала лучшее, что было связано с матерью.

Эрик прочитал надпись на плите: «Аурелия Ричардс-Джогенхейм 1953–2003»… Он отошел в сторону и сел на маленькую скамеечку, стоявшую у соседней могилы. Его пошатывало от всего увиденного, да и мысли надо было привести в порядок.

Итак, для дочери и всех, знавших покойную, ей было 50 лет… Ну что ж, будем считать, что история о связи вечно юной мисс Джогенхейм с таинственной шкатулкой, начавшаяся сразу после Второй мировой войны… или на несколько веков раньше, – полный вымысел. И слова Рона Дагса о том, что она абсолютно не изменилась за двадцать лет их разлуки – бред не совсем психически здорового человека. Не говоря уже о ее старинном почерке, знакомстве с Карелом Чапеком и прочем… А подлинные вещи интерьера эпохи барокко легко объяснимы страстью к коллекционированию…

Эрик вздрогнул, когда Рэлли дотронулась до его плеча. Он поднялся со скамеечки и медленно пошел вслед за ней.

На обратном пути Рэлли поехала медленно, но не в сторону своего дома, а к пляжу, на котором они встретились.

– Моя мама была удивительным человеком, – тихо заговорила она. – Масштаб ее личности не вмещался в привычные мерки, по которым оценивают обычных людей. Одни люди осуждали ее, другие завидовали, кто-то считал ее лживой, коварной эгоисткой. Говорили, что мой папа… умер из-за нее. Хотя Молли уверяла, что отец боготворил ее. Она была прекрасна, умна, таинственна, необыкновенна. Я не всегда понимала ее, чувствовала, что она многое скрывает от меня, но любила ее безумно, даже не будучи уверенной, что она любила меня как мать…