Лада, неслышно ступая, вошла в землянку, постояла минуту, чтоб глаза привыкли к тусклому свету лучины, и в три шага оказалась возле постели Евпатия. Присев на корточки, она несколько долгих минут смотрела на его лицо. Такое напряженное и суровое. Даже во сне. Но какое красивое. Как бы она хотела помочь своему хозяину, облегчить страдания, стать опорой. Лада была готова для него на все.

Когда Коловрат с княжичем спас ее от ушкуйников, она была еще маленькой и плохо понимала, что произошло. Но со временем все стало на свои места: пришли понимание того, от какой напасти Евпатий Львович ее спас, и благодарность за стол, кров и занятие, и неизмеримое восхищение его силой, добротой, пригожим лицом, статью… Сколько раз она засматривалась на молодого боярина, когда тот шел через двор, обедал, сосредоточенно чертил остро заточенным костяным писалом что-то в свою берестяную книжицу.

От одного взгляда на него у Лады сжималось сердце, а по телу разливалась сладкая истома. Сколько раз, когда Настасья с детьми оставалась у родителей или ездила на Красный, ключница мечтала о том, как нырнет к Коловрату под одеяло, прижмется к горячему, твердому, как камень, телу… От этих мыслей кровь бросилась в лицо. Нехорошо это! Грех. Евпатий Львович всего несколько дней как жену схоронил, а тут она со своими срамными мечтами. Но ведь раньше она и не помышляла наяву их осуществить. Всевышний все видит, он не позволил бы так опозорить себя, своего спасителя… и так бессовестно предать Настасью Родионовну.

Но та все знала. Видела, какими блестящими, переполненными восхищением глазами смотрит Лада на боярина. Видела, страдала от этого, но не прогнала, не опорочила перед мужем, даже сама старалась виду не подавать. От такой доброты было еще стократ стыднее и горше. Много раз Лада порывалась поговорить с хозяйкой, попросить найти для нее другой дом, повиниться в греховной страсти … Но так и не набралась сил. От мысли, что Евпатия Львовича можно будет встречать только изредка, а то и не видеть вовсе, у Лады так болело в груди, что становилось трудно дышать. Нет! Лучше уж молча, сцепив зубы и мучаясь, чем вдали.

А теперь все переменилось…

Лада поставила берестяную тарелку, аккуратно убрала со вспотевшего лба спящего непослушную прядь, провела кончиками пальцев по крепко сжатым губам. Воспоминания о прошлом истончились и пропали, внутри осталось только щемящее, трепетное тепло.

Евпатий беспокойно засопел. Девушка от неожиданности вздрогнула, покачнулась и шлепнулась на пол. Вот же неуклюжая! Нечего витать в небесах, не до того нынче.

Земляной пол был холодный и сырой, и сидеть на нем даже в тулупе совсем не доставляло удовольствия. Лада оперлась на руку, чтоб поскорее встать, но почувствовала под пальцами что-то сухое и шершавое. Подняв находку, она присмотрелась повнимательнее. Берестяная книжица Евпатия Львовича. Видать, выпала, когда дружинники заносили его в землянку.

Девушка поправила выбившиеся волосы, одернула тулуп и, прижимая бесценные записки Коловрата к груди, тихонько зашептала ему на ухо:

– Ты был ранен. Но рана зажила. Видишь? Тринадцать лет назад… Я твоя ключница Лада…

Она старалась говорить все так, как учила Настя (прости, боярыня! И да упокоится душа твоя вместе с детками в Господних вертоградах). От волнения голос подрагивал, глаза жадно всматривались в напряженное лицо богатыря.

Евпатий заворочался, промычал что-то невнятное и снова затих. Лада уже собралась потрясти его за плечо, но в последний момент не решилась. Он такой красивый, такой мужественный и сильный, а сейчас лежит на старых шкурах связанный, будто дикий зверь. Девушка с грустью посмотрела на своего героя, отерла испарину с его нахмуренного лба. Коловрат дернулся, напряг плечи, силясь пошевелить руками, но путы держали крепко.

Нельзя так, это неверно. Сердце Лады переполнилось печалью и жалостью, пальцы сами собой потянулись к веревкам. Узлы развязались без всяких усилий, и девушка улыбнулась. Она взяла ладонь Евпатия и легонько сжала. Пора его будить…

Коловрат вырвал руку, и в тот же миг его твердые пальцы, сдавили горло Лады, как тиски.

– Стой! Пересвет, стой! Строй держать! Ни шагу назад! (Автор обращает внимание, что это, конечно, цитата не из плакатов Второй мировой, а из русского стеношного боя.) Что, боитесь?! Руби!! Давай! – осипший со сна голос наполнил землянку. Евпатий резко сел, вглядываясь широко раскрытыми глазами куда-то вдаль. Он тяжело дышал, словно после долгого бега, а ладонь все сильнее сдавливала горло онемевшей от ужаса девушки. – Что?! Где я?

Пустое, а от того еще более страшное, лицо обратились к Ладе. Коловрат прищурился.

– Тебя ранили, но рана зажила… – прохрипела Лада, чувствуя, что теряет сознание. – Тринадцать лет назад… Крови нет. Мы за ордынцами идем…

– Татары! Где татары?!

Безумец отшвырнул девушку в сторону с такой силой, что она ударилась спиной о стену землянки и осела на пол, не в силах пошевелиться. Полными слез глазами Лада смотрела, как Евпатий хватает меч и бежит к выходу.

– Ты боярин рязанский, служишь в дружине князя Юрия! У тебя жена Настасья! – задыхаясь, крикнула она и зашлась в приступе кашля. Боже, Боже мой! Спаси и сохрани!

Кое-как поднявшись, девушка на трясущихся ногах бросилась вслед за Коловратом, рыдая и выкрикивая заученные фразы.

Каркун проснулся одним рывком, будто из-под воды вынырнул. Не пошевелившись, он окинул поляну настороженным взглядом – старая привычка воина – сначала оценить положение дел, а уж потом рваться в бой.

Дела были плохи. На спящих дружинников летел смертоносный ураган, раскручивая меч сверкающей молнией. Лицо Евпатия исказила гримаса ярости. Совсем как тогда, в Рязани. И совсем как тогда, он с утробным рыком, бежал вперед, чтобы рубить, колоть, резать… Он шел убивать, не признавая ни своих, ни чужих.

Следом ковыляла зареванная Лада. Ох, дуреха! Прячься! Прячься от неминуемой гибели, которая несется с пустыми глазами, не разбирая дороги.

Каркун подобрался, напряг все мышцы, прикипел взглядом к Коловрату. Нужно выбрать правильный момент. Ошибиться нельзя, иначе никто с этой глухой полянки живым не уйдет.

– Евпатий, ты… – послышался голос Ратмира. Пожилой воин хлопал глазами спросонья и, видать, еще не понял, что происходит.

Безумный вихрь тут же рванулся на звук. Высверк меча резанул по глазам наотмашь. И лезвие уже нависло над изумленным лицом Ратмира, когда Каркун прыгнул. Каменным снарядом врезался он в Коловрата, повалил на землю, стараясь вырвать из руки оружие. Но ослепленный боевым неистовством Евпатий отбросил противника, как пушинку, и вскочил на ноги. Этой короткой заминки хватило, чтобы в лагере проснулись уже все. Ближайшие ратники, не раздумывая, накинулись на воеводу, повалили на землю, заломили руки, отнимая меч. Он рычал и вырывался, но ничего не мог поделать.

Каркун поднялся, вытирая кровь, стекаюшую из разбитой губы на подбородок, снял свою опояску и крепко-накрепко связал руки Коловрата за спиной.