Ключница в очередной раз подошла к краю поляны и долго всматривалась в лесную чащу, в которой скрылась маленькая дружина Коловрата. Все ли у них хорошо? Живы ли? Не разгадали ли проклятые нехристи хитроумный план Евпатия Львовича? Да нет, быть такого не может. Надо верить. Верить и молиться. И тогда напасти обойдут стороной.

Перед глазами снова встал образ Евпатия. Лада не помнила времени, когда бы у нее душа в пятки не уходила от одного его взгляда. Она краснела и терялась всякий раз, как он возвращался домой с княжеской службы. Всеми силами девушка старалась не показывать, что ее сердце изнывает от тоски – боярин был женат, и негоже было расстраивать его жену неуместными чувствами. Настасья Родионовна всегда была доброй, ласковой и держалась с ключницей как с равной. От этого стыд жег Ладу еще сильнее. Грешно ведь чужого мужа желать! Только сердцу не прикажешь. И остается одно – реветь по ночам, каяться да просить у Всевышнего прощения.

Давным-давно она поклялась себе, что ни словом, ни делом никогда не раскроет своей любви Евпатию Львовичу. Пусть он живет в покое и счастье с женщиной, которую даровал ему Господь. Всякому видно, что они любят друг друга – вон, какие у них детки красивые, – и встать между ними все равно что плюнуть в лицо за все, что они для нее сделали.

…Но татары сожгли Рязань. Настя погибла вместе с Ваней и Жданой, и остался Коловрат на земле один, как перст. Лада все глаза выплакала, молясь за усопших. Они не заслужили такой участи. Никто не заслужил. И глядя на барина, из которого будто душу вынули, она видела, что горе гнетет его страшным грузом. Хотелось помочь, как-нибудь облегчить его страдания, но все, что девушка могла придумать, – это согреть Евпатия своей беззаветной любовью.

Только взглянет ли он на нее? Захочет ли принять чувства от той, кто выжил, когда вся его семья сгорела в мучениях? Эти мысли нередко заставляли Ладу плакать от страха… А еще от воспоминаний. Она и хотела бы забыть, что творилось в Рязани, когда пришла Орда, да не выходило. И снова кругом стояли крики и мольбы о помощи, и снова реками текла кровь, и снова она задыхалась от дыма и жара, скрючившись в печи, без надежды на спасение. Воспоминания рвали сердце на части, и временами казалось, что лучше бы тогда, в пылающем городе, все и закончилось. Однако Лада гнала такие мысли. У Иоанна Златоуста сказано: «Не так губит грех, как отчаяние». А ей нынче отчаиваться вдвойне не пристало – Евпатий Львович рядом, и она может ему помогать.

Дни бежали, Рязань оставалась все дальше позади, а ее витязь ехал на коне всего в паре шагов. И крепла в душе надежда, что все еще может быть хорошо. Война кончится, Коловрат заметит, наконец, чувства скромной ключницы, а мунгалы провалятся в преисподнюю и больше никогда не посмеют приходить на русскую землю.

Уже который раз за последние часы Лада пошла к краю полянки поглядеть, не возвращается ли отряд Евпатия. Она понимала, что дело это пустое, но усидеть на месте не могла. Сердце колотилось сильно-сильно, и хотелось бежать, искать, встречать, только бы увериться, что все живы. Но в глухом лесу нетерпеливой девчонке бежать некуда – только заплутаешь в заснеженной чаще да замерзнешь волкам на радость. К тому же боярин запретил с заимки уходить.

Лада тяжело вздохнула и вернулась к костру. Сев на кучу хвороста, она сжала маленькие кулачки у самого рта, набрала полную грудь морозного воздуха и тихонько зашептала:

– Пресвятая Богородица, я знаю, ты меня всегда слышишь. Сделай меня попригожей, чтобы я понравилась рабу твоему Евпатию. И чтобы он на меня смотрел и смотрел… И чтобы он победил. А лучше, чтобы нехристи сами ушли. И наши все тогда по домам вернутся. И чтобы войны больше совсем не было… Не нужно её. Ты уж попроси там Боженьку, ладно? Аминь.

На небе загорались звезды. В морозном воздухе они были такими яркими, какими, наверное, должны быть глаза Всевышнего. Лада подняла голову, поглядела в эти всевидящие очи и зажмурилась. Как же тяжко бывает просто сидеть и ждать.

Метель разгулялась не на шутку, поэтому костер для ночлега развели прямо в землянке. Дым от сырых дров поднимался к потолку и уходил в небольшую дыру, пробитую в крыше из дерна и деревянных бревен. Пахло старыми шкурами, гарью и потом. Но Ладе казалось, что лучше этого запаха она в жизни не вдыхала. Все вернулись живыми и здоровыми. Даже Евпатий Львович казался довольным. Сегодня, впервые за многие дни, она увидела на его лице улыбку, и на душе сразу посветлело.

Усталые воины быстро позасыпали, и теперь слышалось только их мерное дыхание. Девушка, осторожно ступая, ходила между ними, всматривалась в суровые лица. Кого рогожей, служившей одеялом, накрывала, кого успокаивала тихоньким «чш-ш-ш», если ратника дурной сон беспокоил. Сейчас все эти закаленные в битвах воины казались беззащитными как дети. И Лада с нежностью глядела на них, гоня от себя дурные предчувствия. Коловрат не позволит, чтобы с ними что-то случилось, отведет беду, защитит.

Евпатий Львович спал чуть в стороне. Он приказал, как всегда, связать себе на ночь руки, а мечи положил так, чтобы достать было сложно. Если только всех перебудить.

Девушка с грустью посмотрела на своего хозяина, помедлила и подошла ближе. Он спал на боку, неудобно выгнувшись из-за стянутых веревкой рук. Бедный, даже отдохнуть ему по-человечески нельзя.

Наклонившись вперед, Лада заглянула через плечо Евпатия. Глаза вроде закрыты – в неверном свете маленького костра не понятно, – дыхание ровное, глубокое. Долгую минуту она смотрела и колебалась, но горячее желание все больше брало верх. В конце концов девушка поддалась. «Я же не задумала ничего дурного, – успокаивала она себя, быстро сбрасывая одежду. – Только полежу рядом. Согрею».

Все мысли, все чаяния, которые мучили ее долгие годы, нахлынули разом. Может, и не представится больше случая прижаться вот так, всем телом, ощутить близость, вдохнуть этот родной и до умопомрачения любимый запах. Смерть поджидает за каждым деревом, за каждым поворотом. И если не сейчас быть смелой и бесстыдной, то когда?

Лада осталась в одной сорочке, и холод тут же окатил ее своим студеным дыханием. Девушка задрожала всем телом, приподняла тулуп, под которым спал Коловрат, и нырнула в спасительное тепло. Она тесно прижалась к нему и почувствовала, как связанные руки уперлись ей в живот. От этого прикосновения перехватило дыхание. Не понимая, что делает, Лада потянула за конец веревки, стягивающей запястья Евпатия, и как только путы ослабли, он повернулся.

Блестящие глаза в неверных отсветах тусклого костерка казались черными. Они смотрели на нее с удивлением, и от этого взгляда становилось жарко и страшно одновременно.

– Т-с-с. Тихо. – шепотом затараторила девушка, захлебываясь воздухом, который внезапно стал густым и тяжелым. – Тебя ранили. Но рана зажила. Видишь, крови нет. Это было давно. Тринадцать лет назад. Ты был сотником у князя Юрия. А сейчас мы в лесу. Мы бьемся с ханом Батыем, что сжег Рязань.

Коловрат, не отрывая от нее взгляда, приподнялся на локте:

– Ты что?

На его лице была написана такая растерянность, что Лада почувствовала себя немного увереннее. Судорожно сглотнув, она встала на колени. В голове забилась мысль, от которой внутри все сжалось. Он ничего не помнит, не знает, кто она. А раз так, то можно стать для него кем угодно… Господи, прости мне мои прегрешения! Люблю его, люблю так, что нет мочи терпеть.