Возможно.

И… наверное, следовало бы проявить толику благоразумия, задать вопросы, пусть и неудобные, но способные избавить Василису от неловкости, если вдруг окажется… она затрясла головой.

Что окажется?

О чем она вовсе думает? Или и вправду надеется на нечто большее, нежели простое знакомство? Или…

— Утка сгорит, — дипломатично заметила Ляля.

— Не сгорит, — Василиса ловко перевернула грудки на другой бок. Шкурка вышла румяной, поджаристой, однако без некрасивых черных подпалин, которые порой случались, стоило чуть недоглядеть. — А его я приглашу… и тогда сама обо всем выспросишь.

— Куда уж мне, — буркнула Ляля, отворачиваясь. — Да и не пригласите…

— Отчего?

Духовой шкаф, купленный тетушкой незадолго до смерти, да так и оставшийся в доме, ибо был он слишком тяжел и неудобен, чтобы перевозить, разогрелся во мгновение. И, стало быть, осталась еще сила в огненных камнях.

— Окаянства не хватит, — Ляля помешала соус. Ягода разваривалась, придавая вину темный маслянистый оттенок. — Прежде бы хватило, а теперь… совсем они вас выпили.

— Кто?

— Родственнички, — Ляля сказала и поджала губы. — Я ж помню, какой вы были… а они… эх…

Она больше ничего не добавила, только посторонилась, позволяя открыть духовой шкаф, куда и отправилась утка. А Василиса вернулась к соусу.

Пару кусочков сливочного масла для глянцевости и лоска.

Соль.

Немного темного сахара.

И перец. На сей раз можно и душистый.

Никто ее не выпивал. И родичи любят Василису. Просто… им сложно друг с другом, слишком уж разными они уродились, так что уж тут? И никто-то не желает Василисе зла, наоборот…

Она выключила огонь.

И сито достала, не удивившись, что лежит оно в том же шкафу, где хранила его Алевтина. И само-то прежнее, с выглаженной за годы ручкой, с сеткой столь мелкою, что глядится она сплошною.

— Картошку порежь, пожалуйста, — попросила Василиса, устанавливая сито над чистой кастрюлей. Настроение вдруг испортилось, хотя причин для того не было.

Ни одной.

А оно взяло вдруг и… и соус медленно пробивался сквозь сито, стекая в кастрюлю тяжелыми густыми каплями. Василисе оставалось лишь ложечкой водить по неотцеженной массе, раздавливая оставшиеся ягоды. И Ляля молчала, верно, сообразив, что сказала лишнего.

С ней это случается.

И…

…острые говяжьи ребра, вот что она приготовит. Потом. Когда решится все же пригласить Демьяна Еремеевича на ужин.

Или на обед.

А она решится… всего-то в ней хватает, окаянства в том числе.

К Никанору Бальтазаровичу Демьян заглянул, пусть и не сразу. Все-таки сперва следовало привести себя в порядок и поесть, потому как кексы, пусть и были до невозможности хороши, но оказалось, что одних кексов ему мало.

То ли дело мясо.

В ресторации было малолюдно, то ли по причине времени, когда обед уж минул, а ужин еще не наступил, то ли по иной какой. Зато и заказ принесли быстро.

От и ладно.

Ел Демьян сперва жадно, сам стесняясь этакого вдруг аппетита, вовсе для него не характерного, но по сторонам все ж глядел.

И не удивился, заметив у окна давешнюю чахоточную девицу, ковырявшуюся в тарелке с видом весьма раздраженным. Девица щурилась, хмурилась и будто бы вела с кем-то незримым спор, в котором, кажется, проигрывала.

Верно, почувствовав взгляд, она резко повернулась и… что-то да полыхнуло в темных ее глазах.

Или показалось?

Сидела она далеко, а Демьян вот… поклонился, но в ответ его и кивка не удостоили. Девица резко встала и вышла из ресторации.

Интересно.

Или… мало ли что могло ее обозлить? Быть может, Демьян и близко отношения к тому не имеет. И вовсе все, что произошло, есть не более чем глупая случайность. Со всеми бывает. А он надумал себе. И поспешно допивши холодный чай, Демьян поднялся.

Он знал, с кем посоветоваться.

И не ошибся.

Никанор Бальтазарович слушал весьма внимательно. Сидел, подперши щеку кулаком, глядя куда-то вдаль, будто вовсе не было ему дела ни до Демьяна, ни до нехитрой его истории. Но стоило Демьяну замолчать, как он покачал головой и произнес:

— Вот оно как значит… интересно.

— Что именно?

— А все… все интересно… но пока мне ваши мысли хотелось бы услышать. Думаете, и вправду охотники?

— Нет, — вынужден был признать Демьян. — Были б охотники, двумя выстрелами дело бы не ограничилось. А тут… пальнули и тишина.

— Может, баловался кто?

— Может, и баловался, только…

…когда по бутылкам аль иным каким мишеням палят, то тоже на двух выстрелах не останавливаются.

— В меня бы не попали, там карниз так нависает, что выцелить кого-то внизу — задача непосильная, а вот напугать коня, чтобы понес…

— Тогда надо было знать, что конь боится выстрелов, — возразил Никанор Бальтазарович, закручивая соломенный ус.

— Тут, сколь понимаю, это не секрет. Да и многие лошади пугливы, а уж на узкой тропе хватило бы и того, чтобы лошадь шарахнулась.

Никанор Бальтазарович кивнул, то ли сам себе, то ли с выводами Демьяна соглашаясь.

— Возможно… вполне возможно… вашего двойника вчерашним днем убить пытались. Стрелок появился…

— Взяли?

— Само собой. Только… понимаете ведь, что народец это тугой. А стрелок и вовсе. Дурман у него вместо мозгов. И идеи благородные… вот как, скажите, из благородных идей этакая пакость родится? — будто удивился Никанор Бальтазарович. — Но что идейный, так плохо, да… с идейными беседовать бесполезно. Допрос-то учинили, только знает он немного… указали цель, велели устранить пособника кровавого режима. Он и рад был. Еще денег заплатили.

— Много? — самому вдруг стало интересно, во что его голову оценили.

— Пятьдесят рублей.

Не особо.

Даже обидно как-то, что на большую не насатрапствовал.

— Ничего, это еще начало только, — поспешил утешить Никанор Бальтазарович. — Уверен, вы партии весьма дорого обойдетесь… но…

Он замолчал, позволяя додумать очевидное: если убить пытались в Петербурге, стало быть, поверили, что Демьян там. А если так, то, стало быть, нету смысла им его еще и здесь искать.

— Все-таки совпадение?

— Не верю я в такие совпадения, — Никанор Бальтазарович подошел к темному шкапу, стеклянные дверцы которого были прикрыты развеселенькими занавесочками, скрывавшими содержимое шкапа от любопытных глаз. — Вот не верю и все тут… сдается мне, столкнулись мы с вами с чем-то донельзя любопытным…