— Венеция? За помощью к Польше?! — задумался кардинал. В паузе, которую де Брежи выдержал после слов «не к Франции, заметьте», он опять достаточно четко распознал намек на то, что первый министр Франции — итальянец. Все остальные условия: политический вес Франции, ее армия и соседство с Италией — учитывались графом уже во вторую очередь. — Неожиданный ход, слишком неожиданный. Речь, надеюсь, идет не о посылке польских полков на средиземноморское побережье Турции или адриатические берега Венеции?

— В таком случае полякам пришлось бы пройти парадным маршем всю Европу. Это было бы походом безумцев.

— И все же державные мужи Венеции учли то обстоятельство, что Турция — извечный враг Польши.

— Естественно, — тоном наставника подбодрил кардинала посол Франции в Речи Посполитой.

— …и хотя интересы поляков и турок мало в чем сталкиваются на «венецианских» морях, зато они не раз выяснялись в кровавых столкновениях на море Черном.

— Именно так и творится тайная политика. Венецианский посол просит поляков начать войну с Портой, выбивая ее гарнизоны из крепостей по Днестру и Дунаю. Таким образом, Турция будет втянута в войну на два непостижимо далеких между собой фронта.

— Только не пытайтесь убедить меня, граф, что польский король решится на эту войну из сострадания к бедной Венеции, — кардинал поднялся и подошел к залитому струями дождя окну. — И уж тем более не пытайтесь убедить, что с помощью Венеции он рассчитывает усмирить азиатского монстра.

— Вот именно: монстра.

— Взамен Польша, конечно же, попросила у Венеции крупные субсидии.

— В размере одного миллиона итальянских скудо. Не думаю, чтобы мой агент решился исказить размер этой суммы.

Мазарини удивленно и почти с уважением посмотрел на графа.

— И вы сможете подтвердить, что Венеция приняла эти условия?

— Что она вынуждена была принять их, ибо так складываются обстоятельства.

— Ссора с сильным соседом всегда обходится очень недешево.

— Кстати, за полученные от Венеции деньги польский король надеется собрать большое войско и разделаться с наиболее неугодными магнатами. Ну а против татар он попытается бросить основные силы украинских казаков, которые, как известно вашей светлости, только недавно прибегли к еще одному крупному восстанию, желая избавиться от польского владычества.

— Представился случай свести и обескровить две враждебные польскому двору силы, — мерно кивал Мазарини. — Не будем укорять за это Владислава, граф. А что же конкретно представляет собой это войско? Вам приходилось видеть его в бою иди хотя бы в походе, вы знакомы с кем-либо из казачьих генералов?

— Сами о себе эти люди говорят: «Казак рождается с саб-лей, а вместо материнского молока украинка вскармливает его порохом».

— Любопытная характеристика.

— И довольно точная. Пока казак в состоянии держать в руках оружие, вся жизнь его проходит в полевых лагерях, в походах и в схватках с врагом. Причем замечу, что тысячи этих степных рыцарей имеют опыт морских набегов на турецкие и татарские берега. Кроме того, они одинаково хорошо сражаются в конном и пешем строю, выносливы, неприхотливы и, что немаловажно для нас, не алчны. Золотом они дорожат меньше, чем собственными жизнями.

Теперь уже скептически ухмыльнулся кардинал Мазарини. Он вернулся к столику, наполнил бокал и то же самое предложил сделать де Брежи.

— Терпеть не могу ненастную погоду, — проворчал граф, как бы оправдывая этим согласие опустошить еще один бокал. — Если бы не прекрасное французское вино, которое заряжает мой организм солнечной энергией Шампани и Гасконии.

— Вино у меня, напомню, итальянское, — проворчал Мазарини, — но, согласен, прекрасное.

— Я имел в виду те вина, которые сопровождают меня во всех моих странствиях, — уточнил де Брежи, — и без которых я не выдержал бы мерзкого болотного климата этой поляно-мазовии.

Мазарини не ответил. Они снова уселись в кресла у камина. Поеживаясь, кардинал подбросил в огонь несколько поленьев и опять принялся за вино.

— Ваши последние слова, сказанные о казаках: «Золотом дорожат еще меньше, чем собственными жизнями»… Они почему-то настораживают меня.

— Но это в самом деле, так. Поразительное презрение к смерти.

— Я не о смерти, граф, — о золоте. Меня всегда настораживают люди, которые вдруг начинают пересказывать мне подобные легенды, — резко осадил посла первый министр. — Потому что легенды, достопочтенный граф, меня совершенно не интересуют.

— Однако не будем забывать, — все так же сдержанно возвращал разговор в спокойное русло де Брежи, — что большинство казаков, кроме, конечно, некоторых офицеров, которых запорожцы называют старшинами, — вообще не имеют ни земли, ни семьи, ни какого-либо имущества. Ничего, кроме самого необходимого для поддержания своего человеческого вида и выживания в походе.

— И тем не менее…

— Что касается денег, то они нужны им только для того, чтобы продлевать свое аскетическое существование. И это уже не легенды. Думаю, то же самое вам могут сообщить наши дипломаты, которые бывали в Турции, Молдавии, Крыму. Они тоже наслышаны о казаках.

— Хотите сказать, что, по существу, на востоке Европы появился своеобразный орден воинствующих монахов?

— Не спорю, удачное сравнение. Еще точнее будет сказать: орден степных рыцарей-аскетов. Если только учесть, что молятся они в основном сабле и пистолету и иной кельи, кроме степи, не признают.

Наступило минутное молчание. Оно понадобилось кардиналу для того, чтобы определиться, как вести себя дальше: довериться сведениям посла или же сменить тему разговора.

— А что, убедительно, — неожиданно подобрел в своей улыбке Мазарини. Объяснение показалось ему более чем удачным. Хотя как кардинал он предпочитал бы, чтобы и в молитвах своих, и в способе жизни они больше походили на монахов, чем на воинов. — Если я верно понял, воюют они в большинстве случаев против татар и турок. В степи. Но возникает сомнение: действительно ли они столь же искусны при осадах и штурмах крепостей?

— Турки — великолепные мастера фортификации. Это общеизвестно. Тем не менее их крепости уже не раз сдавались на милость казаков. Или же превращались этим воинством в руины. Словом, я предлагаю вести переговоры с польским правительством о найме не польских крылатых гусар, а испытанных в боях и в походной жизни украинских казаков. Но для этого мне нужно ваше разрешение, господин первый министр.

Когда на берегу появился Хозар, князь Гяур даже не приподнялся, чтобы взглянуть, что происходит посреди реки. Теперь, с появлением этого храбрейшего воина, исход схватки с Бохадур-беем вообще перестал интересовать его, поскольку уже был предрешен.

Однако вслед за русичем, у излучины реки показался еще один всадник. В доспехах, но без головного убора. Гладко выбритая, медная от загара голова его сама отражала лучи, словно потускневший от времени шлем обедневшего рыцаря.