Тук-тук-тук.

Звяк-звяк-звяк.

Ишь, стучит все. Но Эржебетт – молодчина не открывает. Голоса Всеволодова ждет. А голоса – нет.

Тук-тук-тук.

Звяк-звяк-звяк.

А чего стучать-то, если можно попросту взломать дверь? Раз уж так приспичило. Рыцарский-то меч супротив толстых досок, конечно, не шибко сгодится. Но если взять секиру поувесистей или – того лучше – лесорубный топор какой найти…

Или вся хитрость в том и заключается, что ломать дверь как раз и нельзя? Дабы следов не оставлять? Изрубленная в щепу дверь – оно ведь дело такое… На таинственного упыря, якобы бродящего по замку и похищающего по человечку в месяц, уже не свалишь. И дураку ясно будет, что к Эржебетт прорубались люди. А каким людям потребна дева-оруженосец Всеволода? Кому она может стоять поперек горла? Да никому, пожалуй, кроме Бернгарда, отчего-то сразу невзлюбившего девчонку.

Уж как старался магистр, как изгалялся… И ведьминой дочерью Эржебетт обзывал, и лидерку какую-то ни к селу ни к городу приплел… И опять-таки ведь именно тевтонский старец-воевода слышал условный стук, которым Всеволод стучал в дверь. При нем, при магистре – стучал.

Так неужто Бернгард и торчит сейчас на пороге? Нет, сам – вряд ли. Доспех не тот. Да и телосложение – тоже. Может, посланец магистра? Хочет, чтобы Эржебетт отодвинула засов, чтобы открыла. И тогда… Гадай тогда после – силой ли умыкнули девчонку, сама ли куда ушла, или нечисть во всем повинна. Да, на нечисть спихнуть проще всею. На ту самую нечисть из слухов. Которая вроде бы есть, а вроде бы – и нет ее. И говорить о которой строго-настрого запрещено. Вот только нечисть-то серебра не носит! А на этом, вон, белого металла не меньше чем на Всеволоде.

Надо бы разобраться во всем. Ох, надо! Прямо вот сейчас – и надо.

Крадучись, с мечом наголо, Всеволод подступил к рыцарю почти вплотную. Со спины подступил. Хлопнул плашмя клинком по отделанному серебром наплечнику. Позвал негромко, но уверенно:

– Эй!

Таинственный рыцарь почувствовал.

Услышал.

Обернулся.

Отшатнулся, вырывая из ножен свой клинок.

Выставил правую руку с оружием перед собой. А вот сам отступил на шаг.

И еще.

И снова.

Нападать противник – по всему видать – не собирался. А вот улизнуть…

Сакс молча пятился куда-то в конец коридора. Да уж понятно куда! К двери с двусторонними засовами. Такие прочные дверцы установлены поперек многих проходов и галерей тевтонского детинца. Орденская братия никогда их не запирает и держит открытыми, но в том случае, если во внутреннюю цитадель вдруг ворвется враг, подобная преграда облегчит защитникам оборону. С какой бы стороны неприятель не наседал.

Вот к этой-то спасительной двери и поспешал сейчас таинственный незнакомец. Незнакомец отходил без боя.

А не выйдет! Без боя – ни за что! Всеволод напал сам. Рыцарь ловко защитился.

Нападение – защита…

Хорошее, наверное, дело – глухой шелом-ведро. Если лицо спрятать надобно от вражеских ударов. Или от чужих глаз. Но ведь и обзор такой шелом закрывает изрядно. Вот – первое преимущество.

Нападение – защита…

Тевтонский доспех все же потяжелее русского будет. Ненамного, но… Движения стесняет, сковывает. Вот – второе преимущество.

Нападение – защита…

Еще видно – рыцарь Закатной Сторожи не прошел той подготовки, которую осилил Всеволод. Не настолько он скор, не настолько искусен в бою. Это третье и самое главное преимущество.

Нападение – защита…

Нападение – защита…

Так и пронеслась вся их скоротечная схватка: тевтон оборонялся, даже не пытаясь контратаковать. Не хотел? Не успевал? Неважно… Всеволод рубил яростно, стремительно, стараясь при этом, однако, не задеть ненароком противника. Обезоружить только…

Потому и пришлось повозиться. Так, самую малость.

Мечи звенели громко. Но все же не очень долго. Неплохим фехтовальщиком оказался германский рыцарь, чего уж там. Ан, до лучшего бойца русской Сторожи ему далековато будет. Даже если в руках у обоерукого только один меч.

Всеволод ударил.

Тевтон – прикрылся.

Всеволод ударил.

Тевтон – отбил.

Всеволод ударил.

Тевтон – отвел.

Еще удар.

Парировал…

Вот чего у проклятого сакса не отнять – так это тупой выносливости и неутомимости в сече. Зато Всеволод как более проворный и подвижный поединщик сразу навязал свой темп и манеру боя. Бил Всеволод часто, сильно, якобы намереваясь прошибить защиту в одном, заранее намеченном месте. Приучая руку противника принимать на середину клинка сыпавшиеся градом однотипные рубящие удары.

Приучив же…

А вот так!

Он резко сбил быстрый, но монотонный ритм стальной молотильни, внезапно изменив темп схватки, когда клинок тевтона был чуть опущен. Перехватив в очередном замахе рукоять своего меча обоими руками, Всеволод рубанул в последний раз. Сверху вниз. Сильнее, чем прежде. Не туда, куда прежде.

Вся тяжесть меча и сила державших его рук обрушились теперь не на середину, а на основание тевтонского клинка – над самым эфесом.

Такие удары вывихивают кисть руки, если не разжимаются пальцы. После таких ударов оружие само выскальзывает из длани.

Пальцы в толстой латной перчатке, крытой сверху сталью с серебром, не удержали рукояти. Рыцарский меч звякнул об пол. А в следующий миг клинок Всеволода уткнулся в грудь обезоруженному противнику.

Придавил, припечатал к двери, за которой незваный гость надеялся скрыться.

Дверь открывалась на эту сторону. И теперь, чтобы ее отворить, тевтону следовало сначала шагнуть вперед – на клиновидное острие.

– Кто таков?! – рявкнул Всеволод по-немецки, всем весом наваливаясь на меч.

Меч давит… давит…

Серебреная кольчуга на груди рыцаря – крепкая, добротная, двойного плетения, но, судя по всему, уже попадавшая под удар когтистой упыриной лапы. Причем удар тот тоже пришелся в грудь. И вот…

Грубо залатанная, заплетенная заново кольчужная рубашка прогибается под напором заточенной стали, впечатывается в стеганый поддоспешник. Разорванные уже однажды звенья вот-вот разойдутся снова.

– Что тебе здесь нужно?! – Все наседал Всеволод. – Зачем в дверь ломился?! Кто послал?!

Клинок пропарывает, продавливает, проламывает кольчугу.

Однако тевтон отвечать не спешит. И – что еще удивительнее – не похоже, чтобы загадочный рыцарь сильно волновался.