Заточенная сталь с густой серебряной насечкой легко вошла в изрытую землю. Клинок утонул. Провалился. Целиком. По самую рукоять. Даже широкое перекрестие большого – и на одну, и на Две руки рассчитанного – эфеса глубоко впечаталось в рыхлую почву.

И – сразу…

И – тут же…

Приглушенный рык-стон, донесшийся откуда-то из-под толщи земли.

Влажные комья и куски дерна, взлетевшие в воздух.

Могила взорвалась. Будто под землей был зарыт сосуд с громовым сарацинским порошком и с запаленным фитилем.

Могила ожила. Словно погребенный в ней пожелал не восстать даже – вскочить.

Только дело-то – не в погребенном. Дело в том, кто влез в чужое погребение.

Рука… Длинная, бледная, когтистая, перепачканная жирной грязью мелькнула над могильным холмом.

Рука судорожно схватила воздух.

Рука упала издыхающей змеей. Дернулась на солнце раз, другой… Попыталась втянуться обратно.

Застыла.

Замерла.

Умерла.

Бернгард одним движением вырвал погруженный в землю меч.

Вслед за клинком взметнулся черный фонтан. Высоко вверх, прямо из могильного холма. Сильно. Густо. Обильно. Щедро орошая соседние погребения.

Фонтан, впрочем, бил недолго.

Злосчастную могилу окутала смрадная туманная дымка. Упыриная кровь истаивала, испарялась на солнце почти мгновенно. Торчавшая из земли бледная безжизненная рука тоже начинала темнеть. На грязной коже вспухали первые волдыри, которым вскоре надлежало обратиться язвами, а после – исчезнуть вовсе. Вместе с плотью нездешнего обиталища.

– Вытащить падаль, – распорядился Бернгард. – Поправить могилу. Поставить кресты на место.

Магистр отошел. Засуетились кнехты. Раскапывать могилу не стали. Поступили проще. Кто-то подвел лошадь с привязанной к седлу веревкой. Другим концом обмотали руку темной твари. Лошадка поднатужилась…

Словно старую корягу, присыпанную землей, из-под порушенного холмика выдрали труп нечисти. Конрад был прав: кровопийца закопался не очень неглубоко.

Когда упыря волокли мимо, Всеволод разглядел оскаленную пасть, забитую землей, вытаращенные и запорошенные глаза, зияющую в груди рану. Бернгард хоть и бил вслепую, но ударил точно. Видимо, сказывался богатый опыт дневных вылазок.

Рана еще кровоточила – за упырем тянулся жирный черный след. Но солнце быстро обесцвечивало его, стирало подчистую. Мертвую тварь бросили где-то за кладбищем, предоставив светилу довершать начатое.

Всеволод заглянул в оскверненную могилу. Там, на дне ямы, виднелись куски савана. Останки неведомого защитника замка лежали в земле ненамного глубже нечисти.

Развороченную могилку молча прикопали заново. Поправили холмик. Снова поставили сбитую в кресты осину. Да, конечно, ненадежная защита, но хоть что-то…

Тевтонов происшедшее, похоже, не ужаснуло нисколько. Даже не взволновало особо. Не в первой, наверное, выковыривать пришлых тварей из людских могил. Орденский священник – тот, что во время ночного боя размахивал на стене крестом и предрекал нечисти гибель в геенне огненной – наскоро пробубнил молитву над потревоженным захоронением.

И – все.

И – забыли.

И – занялись новыми покойниками.

Вырыли новые могилы.

Прочли новые молитвы.

Простых кнехтов и хоронили по-простому. Наспех, без домовин, без серебреных лат, в грубых саванах, в неглубоких ямах. Под теми же осиновыми крестами. Что ж, кнехты кнехтами. Может у тевтонов, привыкших к смерти соратников, так и принято, но русские дружинники достойны иного погребения.

Всеволод настоял, чтобы его бойцов закопали поглубже. И чтобы каждого русича – упокоили в боевой броне. Небось, бились-то они не хуже тевтонских рыцарей и раз уж для союзников не отведено места в замковом склепе, пусть хоть так, что ли… Серебрёный доспех худо-бедно защищавший при жизни, пусть послужит и теперь, после смерти.

И без гроба – тоже не годится. Не собак все ж закапывали – верных соратников.

Под неодобрительным взглядом рачительного однорукого кастеляна из ценных осиновых (ибо осина нынче – самая ценная порода) досок русичи сбили домовины. И – для своих павших, и – для шекелисов.

Всеволод решил: отважных воинов Золтана тоже надлежало схоронить с честью. Покуда есть такая возможность…

Каждый гроб снаружи обложили посеребренными наконечниками стрел. Над каждой крышкой зарыли обнаженное оружие погибшего. С серебряной насечкой, да острием вверх. Если сунется темная тварь – пусть отведает серебра.

Вот и все, что можно было сделать. И – прощайте, други!

Татары поступили проще. В стороне от погоста – на вершине небольшого каменистого холма сложили погребальный костер. Запалили. И заунывными напевами родных степей долго провожали души павших соплеменников, отлетавшие вместе с тяжелыми клубами густого черного дыма.

К вечеру управились. Все. Со всем. Удалось даже выкроить пару часов для ужина и отдыха.

А после заката вновь расступились воды Мертвого озера. И вновь открылся Проклятый проход. И над безжизненным каменистым плато заклубился светящийся зеленоватый туман.

На наблюдательной площадке замкового донжона всполошно и гулко взревел сигнальный рог неусыпной стражи.

…Всеволод худо-бедно, а все же привыкал, приспосабливался к новой жизни. К особой жизни, когда днем спишь. Немного. И много работаешь. А ночью – сражаешься. Еще больше.

Эржебетт теперь не отходила от него ни на шаг. Девчонка всегда была рядом. Как привязанная. Как и положено хорошему оруженосцу, за какового ее и принимали еще тевтоны. По крайней мере, делали вид, что принимают.

Днем Эржебетт трудилась наравне со всеми, не гнушаясь самой грязной работы. Ночью – пережидала штурм где-нибудь в укромном уголке под тем участком стены, который обороняли русичи. Русичами же со всех сторон окруженная. В сече девчонка, конечно, не участвовала. Но помогала, чем могла. Подавала наверх стрелы, подносила огонь, воду. Оттаскивала, если возникала нужда, раненых и убитых.

Опасно, конечно, но после странного визита рыцаря с серебряной водой в перчатке что-то подсказывало Всеволоду: оставлять девчонку в пустующем донжоне одну – еще опаснее. Тайный враг ведь завсегда страшнее явного. В общем, уж лучше так – в бою, но под присмотром.

В тевтонской кузне ему справили новый меч взамен сломанного. Аккурат по руке – не хуже прежнего. Добрый клинок толкового мастера. И сталь хороша. И серебра на сталь положили не скупясь – воюй, русич!

Всеволод воевал…

Штурм следовал за штурмом. Таких яростных атак, как в первую ночь их пребывания в тевтонском замке, правда, пока не повторялось. Нападения нечисти защитники замка отбивали, не впуская врага за стены. Порой – даже не поджигая рва. И потери были не столь велики.