«…Не говоря уже о нашей ответственности перед нашими дорогими…»

Не мог поверить в успех предприятия. Похоже, их не услышал никто. Они сидели на полу в своем закутке, кажется, никем не замеченные, под каким-то щитом с выразительным рубильником (хорошо не схватил), они могли бы при желании увидеть кандидатов от блока, в семи шагах от них восседавших на сцене, – но Тетюрин боялся повести головой, а у Жанны глаза были закрыты.

– Знаешь, – тихо сказала Жанна, не открывая глаз, – ты теперь наш. Ты – нонтипикалист, понимаешь?

Тетюрин промолчал.

– Я занималась сексом в Третьяковской галерее, в музее этнографии в Петербурге, в Смольном и даже на объединительном съезде центристских партий, но с тобой, здесь, лучше всего, поверь.

Тетюрин поверил.

Интереса к происходящему по ту сторону экрана Жанна более не проявляла, ей предстояла борьба с некоторыми неудобствами; потом они выбрались отсюда, бочком, бочком, и почти бегом, как дети, рванули назад – к служебному входу, в данном случае выходу; там Жанна зашла в туалет; Тетюрин вышел на воздух один – под шум начинающегося фейерверка.

К нему подошли четверо – с четырех сторон.

– Писатель Тютюнин? – спросил один, намеренно коверкая фамилию, – и над чем вы сейчас работаете?

– В чем дело? – сказал Тетюрин.

Его как-то ловко оттесняли в сторонку – поближе к ограде.

– Минутку! – сказал Тетюрин, оценив ситуацию: четыре наглые рожи, а вокруг праздник.

И услышал Тетюрин:

– Тють!

Чужая ладонь проехала по его лицу – снизу вверх, плюща нос и задирая кверху подбородок; тут же он получил кулаком в подбородок снизу – не сильно, вопросительно как бы.

– Тебе мама не говорила, что дразниться нехорошо? Тебя никогда не учили вежливости?

Тетюрин замахал руками, не то обороняясь, не то нападая. Ему дали под дых. Тетюрина согнуло всего, он ловил воздух ртом.

– За Каркара, – пояснил один.

– Знаешь Каркара? – поинтересовался другой совсем не злым голосом.

Выпрямили, схватив за волосы; еще раз под дых – посильнее.

– Говори: Каркар лучше всех!

Он бы и не такое сказал, но мог лишь хрипеть:

– Кр… Кр…

– Тебе разве мама не говорила, что нельзя смеяться над чужими фамилиями?

Били его не торопясь, как бы с ленцой, как бы задумчиво, обстоятельно, словно не хотели избиваемого лишать возможности осмыслить каждый отдельно взятый удар – по почкам, по печени, по голове – ё, ответил тетюринский мозг на тупую боль между ног, – Копейкина как… – и, услышав:

– Тебе за Копейкина, – сквозь дикую боль между ног Виктор Тетюрин еще удивиться сумел и своей прозорливости, и тому, что Копейкин при чем? (а в самом деле, при чем тут Копейкин?… если Каркар?…) – главное, стоять на ногах, но и это не главное.

С первыми вспышками фейерверка Косолапов и Несоева вышли на балкон.

– Праздник удался, – сказал Косолапов. – Не люблю пиротехнику, но впечатляет!

– Хорошо ли я выступила? – спросила Несоева.

– Бесподобно, Анастасия Степановна. Лучше всех.

– Вот сволочи, кого-то метелят! – Несоева достала мобильник из сумки. – Стас, мать твою! Куда глядишь? У ограды, напротив тумбы! Покалечат пенсионера – шкуру спущу!

Стас, по-видимому, плохо ориентировался на местности, он не знал, куда послать людей; люди в камуфляжной форме озирались по сторонам за автобусом телевизионщиков.

– Смотри сюда, на балкон! – сказала Несоева.

Она показывала пальцем, куда идти. Между тем экзекуторы скрылись за оградой – из поля видимости.

– Сволочи. Все торжество испортят.

– А что, Анастасия Степановна, давайте-ка мы вас выдадим замуж.

– Что? Меня? Ни за что!

– Почему? Это же так здорово!.. Свадьба, стол, поздравления… Все так и ахнут!..

– Вот вы Богатырева хотели женить, его и жените.

– На вас!

– Вы забываетесь, Герман Федорович. Я могу и обидеться.

– Извините, пожалуйста, я не хотел… Это с любой стороны нонсенс был бы, если б взаправду… Я так сказал… Шутка. Вы и Богатырев… О нет! Нонсенс, нонсенс!.. А что, он действительно зоофил?

– Жените его на козе, вы любите эксперименты.

Она пожалела о своем высказывании. Грех обижать Богатырева. Ей-то совсем так негоже.

– Слушайте, я бы его на такой красотке женил!.. все бы попадали… Но что-то он меня вдохновлять перестал… в этом плане…

– Мне ваш стиль не всегда нравится. Вы циник.

– Работа такая. А давайте будем прагматиками, Анастасия Степановна. Вы сами знаете, женщина-депутат должна иметь семью…

– У меня дочь.

– Дочь взрослая, ломоть отрезанный. Должен быть муж. Кто, как не муж, расскажет о вас, какая вы замечательная?… Вы весь день на работе, вам некогда, а он щи варит, пол моет… за вами ухаживает… Вы – счастливая пара. На вас приятно смотреть. Вы пример для всех, у кого жизнь не сложилась.

– И как это вы все представляете?

– Как шумную, веселую, духоподъемную свадьбу! И – неожиданную, что характерно!.. Чего-чего, а уж такого никто не ждет. О вас все заговорят, все! Вот, скажут, молодец Анастасия Степановна!..

– И за кого вы предпишете мне замуж идти? Уж не за вас ли?

– Да я бы с удовольствием, но амплуа не то… Я серый кардинал, мне светиться нельзя… И вас подставлять… Меня ж знают все… Кому надо… А у вас нет никого на примете?

– Нет никого на примете, – сказала Анастасия Степановна.

– Тогда фиктивный брак, ничего не поделаешь.

– Ну да, фиктивный. А потом вы на весь свет раструбите, как все это устроили… Нашли дурочку.

– Да что вы, Анастасия Степановна!.. Я разве враг сам себе?

– И кого вы обмануть хотите? Неужели кто-нибудь поверит?

– Все поверят, все! Ну, не все, даже если половина поверит, это уже больше чем достаточно. Считайте, половина голосов – ваша! А я вам обещаю, все поверят, все как один!

– Никто не поверит.

– Да почему же никто? У нас будет история любви, нарочно не придумаешь какая!.. Женщины рыдать будут!.. И потом, что брак фиктивный – только вы, да я, да жених. И все! А он свой, наш, не подведет.

– Ну а конкретнее – кто?

– Давайте выбирать.

Он назвал пару фамилий.

– Нет, нет и нет.

– Хорошо. Мне тоже не нравится. Кукин Борис Валерьяныч, он ведь вдовец?