— А как вы относитесь к версии, что Великанова убили те, кто не желал его ухода из телешоу?

— Это что-то слишком замысловатая версия! — захохотал Захар Игнатьевич. — Не пойму, что они выигрывают: Великанова в проекте так и так не будет! Вот убийство с целью оживления интереса, как я только что описал, можно было бы предположить: телезрители обожают насильственную смерть… Но — глупости. Эту версию я вам даже разрабатывать не советую. Зря потратите время.

— Почему?

— По той же причине, что не посоветую разрабатывать версию, будто Великанова убрал я как главный представитель конкурирующей организации. — От восторга Захар Игнатьевич кудахтнул и слегка подпрыгнул на стуле. — Я вот тут ругаю «Радугу», у них на самом деле масса недочетов, но в главном я готов признать, что они — профессионалы. В точности как я. А если профессиональный телевизионщик выходит из трудного профессионального положения с помощью пистолета, ему надо менять работу и переквалифицироваться в киллера. Я не хочу этим создать ложное впечатление, будто в нашей телевизионной среде не стреляют. Постреливают, да, но по иным причинам. А убить ведущего или… героя передачи, поймите, ведь это не решит проблем. Скорее, затруднит дальнейшую работу.

И прибавил — гордо и радостно:

— Когда застрелили Великанова — конечно, очень, очень жаль, соболезнования несчастным родственникам, — у нас уже вовсю шла работа над «Лестничной клеткой». Скажите на милость, зачем мы стали бы отягощать себе жизнь? Да, фигурально выражаясь, мы хотели убить «Радугу» — но убить ее новым проектом, своей фантазией, своим мастерством! Для тех, кто на это способен, нет надобности прибегать к помощи огнестрельного оружия.

Одного взгляда на Лилию Великанову было достаточно, чтобы сказать: эта женщина не станет убивать своего бывшего мужа. Конечно, есть среди разведенных такие, которые весь остаток жизни страдают, вынашивая планы отомстить бывшей половине, но вряд ли это похоже на Лилию. В этой светло-русой красавице с пикантно вздернутым носиком чувствовалась жизнерадостность, бьющая через край, и еще то, что можно, пожалуй, назвать самодостаточностью: не мнимая самодостаточность, когда человек презрительно замыкается в одиночестве, а подлинная, выражаемая во внутреннем равновесии, которое никакие внешние события не способны подорвать. В отличие от Анатолия Валентиновича, Лилия Валерьевна избрала своей специализацией лечебную физкультуру, и Веня Васин, которого отрядили допрашивать бывшую супругу убитого, не отказался бы посмотреть, как она в облегающем спортивном костюме показывает больным элементы гимнастики. Фигурка у нее ого-го, несмотря на то что, согласно имеющимся данным, у нее взрослый сын и ей сорок с лишним лет. От одного вида такого врача больные должны выздоравливать без всякой физкультуры!

По мнению Вени, Анатолий прогадал, сменив такую женщину на томную, насквозь искусственную Ксению Маврину.

— Толя? — сморщила курносый носик Лилия. — Толя в моей жизни был вроде хрустальной вазы. — Она захохотала, но перехватив недоуменный взгляд Вени, осеклась. — Ой, простите, я такая дура! Все никак не привыкну, что его больше нет. Но поймите, мы так тяжело расстались, что я не могу по нему плакать. Хотела бы, да не могу. Отплакалась…

— Так что это вы имели в виду насчет вазы? — заинтересовался Веня.

— Ах да, хрустальная ваза! Это вещь очень красивая, вы согласны со мной? Приятно и престижно поставить ее на видное место; она украшает дом. Но пользуешься ею только по праздникам, когда надо поставить букет. А вот заварочный чайник нужен изо дня в день, постоянно. О нем не думаешь, красивый он или некрасивый: важно, что он теплый, что без него не обойтись.

Перехватив удивленный взгляд Вени, Лилия вздохнула:

— Знаете, товарищ милиционер, — это советское обращение прозвучало у нее как-то доверительно, — после развода я всерьез задумалась о том, что в свое время, по молодости и по глупости, сделала неправильный выбор: предпочла вазу чайнику. Хотя мой чайник был совсем не «чайник» в том смысле, знаете, как принято называть некомпетентных людей. Не дурак, не лопух, а очень умный и достойный человек. Жаль, что я его не разглядела. Не туда, видно, смотрела…

Лиля Дворцова неоднократно встречала женщин красивей себя, но, говоря без ложной скромности, было в ней нечто особенное — то, что привлекало мужчин. Смешное вроде слово «сексапильность», а ведь иначе не скажешь! В детском саду мальчики дрались за право стать с Лилькой в пару, в начальных классах ее чаще других отличали дерганьем за косички, а со времени полового созревания и далее в нее страстно влюблялись. Не разделяя этих бурных чувств и дивясь странностям мужского пола, Лиля интересовалась любовью меньше, чем книгами: отличница с первого по десятый классы, после школы она легко поступила в медицинский институт. Казалось бы, зубрение названий костей по-латыни и биохимических формул длиной в километр способно подорвать фундамент нежных чувств. На деле оказалось, что в среде студентов-медиков таковые чувства вовсю пробуждаются и распускаются махровым цветом. Лиля вдруг ощутила, что и ей небезразличны мужчины. По крайней мере, двое…

Нет, поклонников в институте у нее было гораздо больше — даже из числа преподавателей. Но лишь двое отличались неколеблемым постоянством. Самое примечательное, что эти двое были друзьями, и любовь, нацеленная на один и тот же объект, не разъединяла их, а парадоксальным образом сближала. Объект, то есть Лиля Дворцова, принимала ухаживания и того, и другого: с одним сходит в кино, другому поручит сделать конспект методички. Безусловные лидеры в учебе, в глазах студенческой группы они образовывали тройственный союз, единое целое, не подлежащее членению на составляющие. Но время шло, дружеские отношения обнаруживали свою недостаточность, и все чаще Лиля с тревогой задумывалась: кто же из двух?

Один — Толя Великанов, красавец со строгими чертами лица. Как у Лили отбоя нет от мужчин, так Толя пользуется вниманием женщин, но он видит только Лилю, ее одну. Целеустремлен: еще на первом курсе избрал своей специализацией хирургию и упрямо трудится, чтобы стать классным хирургом. Из медицинской семьи. Ходячее сборище достоинств, до такой степени, что трудно поверить в возможность этого совершенства. Из недостатков при близком знакомстве обнаруживается всего один: резкие колебания настроения. Вчера падал перед тобой на колени, сегодня едва удостаивает словом, погруженный в какие-то свои мысли. И еще — не сказать, что такой уж недостаток, но странность для парня: повышенная забота о собственной внешности. Точно кокетливая медсестричка, не пройдет мимо зеркала, чтобы не поправить шапочку или прядь волос на лбу; вскочивший на носу прыщ способен вогнать Толю в кратковременную депрессию. Но ведь он красив, как греческая статуя, и заботу о такой совершенной внешности легко понять и простить.

Рядом с Толей второй Лилин ухажер, Карасик, выглядел, как Силен рядом с Аполлоном. Он даже не делал попытки как-то внешне себя усовершенствовать, стригся под ежик, что совсем не шло к его полноте… Почему Карасик? Вообще-то он Алик, Арнольд Фрумкин. Это еще на первом курсе кто-то во всеуслышание заявил, что Фрумкин похож на инженера Карасика из старого фильма «Вратарь», но слово «инженер» быстро отпало, и на пять студенческих лет Алик превратился в Карасика, а то и просто в Карася. Толстые вывороченные семитские губы и впрямь делали его похожим на рыбу. Сознавая, что до красавца ему далеко, Алик старался возместить непрезентабельность толстой коротенькой фигурки и смешного лица чувством юмора. Заставить людей смеяться не над тобой, а вместе с тобой — уже победа! На всех студенческих праздниках Карасик был душой компании, и его охотно приглашали в гости.