Красота первой части номера Пашку захватывала, как и всех. Он бесконечно верил в то, что видел! Валя сейчас была не знакомой воздушной гимнасткой, она была — Ангелом…

Сегодня артисты как никогда были в ударе! Трюки исполнялись на каком-то невероятном кураже, легко, играючи, словно откуда-то появились дополнительные силы. Высококлассный номер, уровень которого так тщательно поддерживал Виктор Петрович, блистал сегодня всеми гранями циркового бриллианта!..

Смолкла музыка. «А.А.» сделал из форганга шаг на манеж. Его высветили «пушкой».

— Уважаемые зрители! Сейчас вы увидите рекордное достижение в жанре воздушной гимнастики — двойное сальто-мортале. Исполнительница — Валентина…

— …Это дочка той самой киноактрисы! — жарко зашептала своей соседке одна из зрительниц, несколько раз повторив фамилию Валентины. — Она взяла фамилию матери, — у меня тут знакомая билетёрша работает, она рассказала. А вот тот, что на мостике рядом с ней, это её отец…

— Ух ты, молодо-ой!..

Пашка криво улыбнулся — зрительница перепутала Виктора Петровича, который сейчас расскачивался в ловиторке, набирая нужную амплитуду, с одним из его партнёров по номеру.

— Внимание! — призвал к тишине в зале инспектор манежа.

Тётки уже шёпотом продолжали перемывать кости «родителю».

Валентина потрогала мешочек с магнезией, от которого пошла белая пыль. Взялась за гриф трапеции. Замерла, дожидаясь команды отца. Притихли и зрители.

Пашка физически почувствовал, как тело Вали напряглось, её кошачьи глаза впились в одну, только ей ведомую, точку.

— Ап! — Виктор Петрович испонил свой фирменный хлопок ладонями, как всегда оставив белое облако сбитой магнезии.

Валентина чуть присела, оттолкнулась от мостика и понеслась к куполу, ударив туда всей энергией своего совершенного тела. На отходе чуть придержала ноги в «уголке-предносе», ещё раз ударила воздух ногами, и закрутилась во вращении. В нужной точке цепкие руки отца поймали запястья Валентины в надёжный замок.

— Е-есть! — выкрикнул на мостике Женька и эффектно щёлкнул пальцами. Одновременно с ним и Пашка на галёрке выдохнул своё «есть!».

Купол цирка и даже воздух завибрировали от шквала апплодисментов. Кто-то решил даже посвистеть. Его тут же поддержали.

— А дочка-то посимпатичней мамаши будет! — «всезнающая» зрительница не жалела ладоней.

— Она — да-а! — вбивая ладононь в ладонь, согласилась соседка. А вот папаша её какой-то — «никакой». Как такому удалось охмурить такую женщину, как её мать — не понимаю!..

Пашка не выдержал и «раскололся», выдав «страшную тайну кулис».

— Её отец тот, кто ловил, — Виктор Петрович!..

— Ты-то откуда знаешь? — две головы синхронно повернулись почти на сто восемьдесят градусов от манежа, рассматривая ещё одного «никакого».

— Знаю!.. — сказал Пашка и невероятно гордый, с чувством превосходства над «простыми смертными» поспешил из зала, оставив на галёрке лёгкий «аромат» конюшни и растерянность на лицах двух кумушек…

За кулисами полётчиков окружили со всех сторон, поздравляя с окончанием. Желали удачных гастролей «там» и новых встреч здесь. Понемногу все успокоились…

— Молодец, дочка! — поцеловал Виктор Петрович уставшую и мокрую Валентину. — Сегодня сделала двойное даже с запасом. Если дело так и дальше пойдёт, замахнёмся на «трёшку».

— А там, глядишь — четыре, пять, — выйдет Валя погулять!.. С окончанием! Трепещи, заграница!.. — Женька, как всегда мажорно-позитивный, протянул Виктору Петровичу руку. Тот хлопнул по протянутой ладони партнёра.

— Не кажи, Женя, гоп, пока не переедешь Чоп!.. Знаешь скольких весельчаков на этом пограничном пункте заворачивали назад домой!

— За что?

— За весёлый вид! Советский человек должен быть «серьёзным и бдительным»!

— Бди! Ибо лучше перебдеть, чем не добдеть! — Женька, разматывая бинты на запястьях, на секунду назидательно поднял указательный палец вверх и прищурил свой лукавый глаз. — Петрович, нам что-то угрожает?

— Как всегда…

— Что?

— Наша дурь!.. Пошли в душ. После представления ещё аппаратуру снимать — работы на полночи…

…Пашка робко подошёл к Валентине. Та, надев поверх костюма махровый халат, неторопливо переодевала манежную обувь.

— С окончанием! Было здорово!..

Вместо ответа Валентина посмотрела на Пашку каким-то долгим странным взглядом, которого он раньше никогда не видел. Тот сжался, не зная чего ожидать. Перед Валей он всегда тушевался, невольно пряча глаза.

— Пашка! Давай завтра погуляем! Найдёшь для меня пару часиков? Хочешь, я сама поговорю с Казбеком или Захарычем?

Он оторопел, не зная, что ответить. Хотел переспросить, — не веря своим ушам, но передумал — глупо! Он это — слышал!..

— Не надо, я договорюсь. — почти шёпотом ответил он. Сердце парня за пару секунд накрутило сальто-морталей больше, чем Валентина за все свои репетиции, и чуть не выскочило из груди. Его аж зашатало от едва скрываемой радости и такой неожиданности…

— Ну, иди, води своих лошадушек! — Валентина чуть прикрыла зелёно-серые глаза-ловушки для неосторожных «мышек», и улыбнулась ослепительной улыбкой королевы воздуха. — Удачной работы, Па-а-ашка!..

Пашка Жарких абсолютно не выспался. Сначала он долго не мог уснуть, представляя себе завтрашний день и первое своё в жизни свидание. Мечтая, он то радовался, то вдруг паниковал: как себя вести, что одеть, какие слова говорить, куда пойти? Надо бы, наверное, в кафе, а ещё лучше в ресторан — как он видел в кино. Там влюблённые всегда сидели и разговаривали за столиками. Но денег у Пашки, в лучшем случае, на пару эскимо. Часть полученной зарплаты он отправил тётке в Воронеж ещё две недели тому назад, что-то оставил себе на еду. Большую долю этого «что-то» он уже прожил. Обычно Пашка не беспокоился — на конюшне всегда можно было найти чем «заморить червячка». Любимая закуска — чёрный хлеб с морковкой. Опять же — овощи, фрукты, сухари. Жизнь около лошадок пропасть не давала…

Но тут иной случай! Нет, он займёт, конечно, какие тут вопросы! Не позориться же! Чем угощать и куда вести такую девушку, как Валя, он не представлял. Ему были ближе просто прогулки по городу. Музеи и картинные галереи Пашке тоже нравились. Но устроят ли такие планы Валентину, он не ведал…

Пашка ворочался, сминая постель, просчитывал варианты, которые почему-то все были проигрышными. Мысли повторялись, назойливо бубня одно и тоже, пока не теряли чёткость и смысл. Он незаметно проваливался в очередную чёрную яму забытья. Там, в «яме», жили кошмары, которые тут же окружали Пашку, сжимали его в своих объятиях и что-то зловещее шептали на ухо, переходя на тонкий монотонный писк, впиваясь раскалёнными иглами в незащещённое тело. Он задыхался, сопротивлялся и рвался из последних сил…