от экономистов счастья, которые обычно в большей степени сосредоточены на рассмотрении счастья с утилитарной, гедонистической точки зрения. Она также отвечала на критические замечания по поводу идеологического и тавтологического определения счастья как самоочевидного блага. Таким образом, в то время как экономисты счастья продолжали утверждать, что у них нет других внешних объяснений, почему счастье является наиболее широко принятой и универсальной целью для человечества, как это неоднократно утверждал Лэйард, позитивные психологи благодаря второму озарению Селигмана принялись утверждать, что у них есть собственное объяснение: стремление к счастью помогает людям процветать и развиваться до полного раскрытия потенциала и оптимального уровня функционирования, что, в свою очередь, обосновывает, почему одни люди оказываются более здоровыми и более успешными в жизни, чем другие45. Однако можно с уверенностью заявить, что это не менее идеологический и тавтологический аргумент, чем доводы экономистов счастья. Счастье, таким образом, считается благом, потому что оно в основном связано не с поиском удовольствия, а с поиском личного роста.

Следуя примеру Селигмана, позитивные психологи вскоре начали утверждать, что процветание является наиболее фундаментальным аспектом определения счастья. «Теперь мне кажется, — сказал Селигман, — что эталоном для измерения благополучия является процветание, и цель позитивной психологии — увеличить его уровень»46. Целый ряд новых научных данных, казалось, доказывал, что процветание является наиболее вероятной причиной, почему некоторые люди в конечном итоге живут лучше других. Постоянно процветающие индивидуумы демонстрируют более высокие уровни психического и физического здоровья, продуктивности, более крепкие браки и дружеские отношения, более эффективное преодоление трудностей и меньшее количество симптомов депрессии по сравнению с теми, кто не процветает или не преуспевает47. То есть основная причина кроется в том, что люди счастливы не потому, что добиваются большего в жизни, а счастливы и добиваются большего, потому что они процветают. Логика заключается в следующем: чем больше люди процветают, тем лучше они работают и заботятся о самих себе. Тем самым с помощью процветания можно объяснить, почему некоторые общества являются более продвинутыми и развитыми, чем другие. Сам Селигман, например, проиллюстрировал эту идею, заявив, что если такие страны, как Дания, возглавляют рейтинг самых счастливых стран мира, то это потому, что 33 процента ее граждан видят в счастье возможность личностного роста, в то время как такие страны, как Россия, оказались среди стран с самым низким рейтингом, потому что только 6 процентов россиян знакомы с процветанием48. Другими словами, общество развивается по мере процветания его граждан, а не наоборот.

Ключевым моментом здесь является идея «постоянного состояния процветания». Личные и социальные преимущества, которые оно якобы несет в себе, на самом деле и в первую очередь связаны с перманентностью. Процветание — это бесконечный процесс: самоцель, а не финал. Именно в этом отношении процветание становится важным понятием (если не самым главным) в определении счастливого человека: оно не только охватывает и формулирует другие важные понятия, например, управление собой (эмоциями и мыслями) и аутентичность (сильные стороны и добродетели), но и наилучшим образом выражает счастье в качестве стремления, основанного на постоянном самосовершенствовании. Эта идея, как мы впоследствии прокомментируем, полностью соответствует требованиям непреодолимого и постоянного стремления к самосовершенствованию, характерного для развитых капиталистических обществ.

Новая порода «счастьехондриков»: self-made личности в бесконечном процессе работы над собой

Как уже говорилось в начале этой главы, погоня за счастьем опирается на неоднозначный нарратив аутентичности, который построен на двух основных принципах, и их следует рассматривать как две стороны одной медали. Во-первых, это проективный нарратив, в котором «я» психологически разворачивается и развивается, стремясь догнать лучшую версию себя. Во-вторых, нарратив фундаментальной неполноценности «я» или постоянного ощущения «нереализованности», в котором людям всегда чего-то не хватает, будь то более эффективных навыков управления собой, более точных знаний о себе или смысла, приверженности, жизнестойкости и позитивного настроя в жизни. В этом смысле люди изображаются как сделавшие себя сами, self-made личности, хотя их «я» никогда не бывают целиком и полностью «завершены», поскольку предполагается, что они всегда могут быть лучше и полноценнее.

Это представляет собой важный парадокс: счастье, основное назначение которого, как утверждается, — создание полноценных и более высокоразвитых «я», должно тем не менее порождать нарратив, в котором нереализованность и постоянная неполноценность определяют это «я». На постоянной незавершенности сконцентрирован нарратив процветания, то есть она инициирует и мотивирует, помогает раскрыться и заставляет работать. Как бы успешно ни жили люди, счастливое «я» должно постоянно преображаться, а значит, нуждаться в советах экспертов, которые помогают людям работать над непрекращающимся проектом по поиску лучшей части себя.

Как уже говорилось ранее, этот парадокс лежит в основе превращения счастья в совершенный, бесценный товар, в частности для рыночной экономики, которая связывает неолиберальный идеал безграничного самосовершенствования с принципом постоянного потребления49. Неудивительно, что процветание и саморазвитие ответственны за большую часть индустрии счастья, которая опирается на эту неполноценность для сбыта товаров. Что бы это ни было — продукты и советы по красоте, моде, фитнесу, питанию, сексу, браку, дружбе, деловым или рабочим отношениям или техники и методы самооценки для овладения и улучшения самоуверенности, публичных выступлений, управления стрессом и гневом, релаксации, жизнестойкости, когнитивной гибкости или эмоциональных навыков, — основная идея заключается в том, что не существует никого, кто бы был достаточно привлекательным, достаточно спортивным, достаточно сексуальным, достаточно уверенным, достаточно увлеченным, достаточно здоровым, достаточно хорошим или достаточно счастливым. Всегда нужно соблюдать новую диету, бросить вредную привычку, приобрести более здоровую, попробовать лечение, исправить недостаток, достигнуть цели, пережить опыт, удовлетворить потребность или оптимизировать время. Как отмечают Карл Седерстрём и Андре Спайсер,

единственное разумное объяснение, почему из года в год требование самосовершенствования звучит громче, заключается в том, что люди неустанно пробуют новые советы, независимо от результатов предыдущих попыток. […] В обществе потребления нам не суждено купить одну пару джинсов и на этом успокоиться. То же самое относится и к самосовершенствованию. От нас ожидают, что мы улучшим не только одну область жизни. Нас призывают работать над всеми ее частями, и всеми сразу. Нам нужно быть более подтянутыми, более счастливыми, более здоровыми, более богатыми, более умными, более спокойными и более продуктивными — все сразу, все сегодня. И на нас давят, чтобы мы показали, что знаем, как вести идеальную жизнь50.

Однако, хотя мы соглашаемся с основной массой аргументов Седерстрёма и Спайсера, мы все же утверждаем, что рынок стремится привить потребителям не столько личное совершенство, сколько нормализацию одержимости собственным самосовершенствованием. Конечно, индустрия счастья процветает за счет создания «счастьехондриков»51, то есть за счет навязывания потребителям