щит с факелом в левой, в правой огнемёт. Стал правее всех и чуть впереди. За спиной топор. Эх, не успел скинуть и воткнуть в снег чтобы при необходимости хватать и применить. Это может мне стоить жизни.

— Поджигай фитили! Швыряй каждый по одной бутылке!

Шуршание лап по снегу, прошло пара мгновений. Медведи явно не собирались вымирать. Бутылки упали гулко, ни одна не разбилась. Падлы.

— Ден, огонь по бутылкам! Разбей одну и перезаряжай.

Нам бы сейчас ППШ. Или пулемёт, лучше сразу станковый. А не вот это вот всё.

Бах, бах, бах, бах. Разбил сразу две. Ни одна не вспыхнула.

— Перезаряжаю, — заорал Денис, от волнения чрезвычайно громко, напоминая персонажей «лефт-фо-дэд».

Эх, надо было греметь, стучать, пугать, потренироваться на этот счёт — запоздало подумалось мне.

Факел из-под щита. Когда мишки гамми оказались за какие-то метров десять до нашего строя, плавно вжал скобу опрыскивателя и выдал струю. Шаг вперёд, провожу огромную огненную черту. Кляксы бутылок вспыхивают. Бью струей в сторону косолапых, а они остановились как вкопанные. До пылающей линии и не получив ни малейших повреждений. Твою мать! Можно смело сказать, что рано я начал в Горыныча играть. Но! Опоздать ещё опаснее.

В гробовой тишине (не ветерка, ни вздоха) раздался раскатистый выстрел мосинки Хакаса. Денис поставил свой щит и придерживал одной рукой, Кабыр из-за щита вел стрельбу «с колена».

Ещё один раскат выстрела.

Медведь, точнее сказать — медведица, покачнулась и стала падать огромным кулем. Ещё выстрел. Пестун ощутимо дернулся и принялся бежать, так же быстро как к нам.

Выстрел, щелканье затворов, почти сразу же ещё один. Медведь упал, вскочил и побежал, но уже не так уверенно.

Кабыр жестом велел чтобы остальные стояли на месте (я и Денис его слушаться на стали) и, не переставая целиться, побрёл следом. Втроем, сохраняя приличное расстояние, шли следом за подранком. Остальные так и стояли, смотрели на нас, на зверя, на горящий снег. Одна из бутылок лопнула и с шипением зажглась. Сделали крюк, Денис по указания нашего стрелка вогнал в грудь медведицы копье. Я, топор наперевес, прикрывал, озираясь по сторонам, словно ждал появления новый гостей.

Хватило ещё одной пули, чтобы второй медведь упал. Стало на секунду очень жаль его, такого лохматого, косматого. Заставил себя вспомнить съеденных людей и это ощущение прошло.

Когда мы подошли, он уже не дышал. Тем не менее, Кабыр молча дал мне копьё, я кивнул, сбросил огнемёт (хобот безвольно упал в снег), воткнул в снег топор. Взял оружие двумя руками. С выдохом проколол пестуна. Удар был тяжелым и неловким, но копьё вошло глубоко, в район сердца. Он вздрогнул. Может быть, агония?

Сели прямо на снег.

— Курить? А, Кабыр? — с усмешкой спросил Денис.

— На охоте нельзя курить. Вообще нельзя, но на охоте особенно.

Руки нестерпимо дрожали. Подобрал опрыскиватель, потом задумчиво опустил, уронил в снег.

— У Джека Лондона медвежатину с удовольствием кушали. Может, заберем тела?

— Туши, — поправил Хакас. И улыбнулся чему-то своему.

* * *

До Питомника было намного ближе, чем до Станции. Из щитов вышли неплохие санки для медведей. Теперь, когда они были убиты, они не казались большими и грозными. Шерсть торчком, вылизанные, ухоженные, но довольно-таки худые. Погодная карусель свела их с ума. Зоолог или охотник объяснил бы как и почему.

Выживших было двадцать два человека, и они ещё долго прятались в здании конторы, не желая нам открывать. Все окна и двери забаррикадированы, забиты кусками мебели, досками, железом. В нескольких местах медведи явно пытались отковырять защиту, чтобы полакомиться оставшимися в живых.

Это всё меркло перед картиной в гараже, эдаком длинном старомодном амбаре, переоборудованном под склад инвентаря, прочего скраба и техники.

— У нас даже трактор работает. Тэ — шестнадцать, он же «попрошайка», — с годностью поведал Аркадий.

Почему раньше не говорил? Когда туши погрузили на щиты-санки, я подумал над идеей сразу вернуть четырех охотников на Станцию. Ну, чтобы сразу тащили косолапых на базу, а не выгуливать туда-сюда. Однако мы и туши здесь. Вторая после логистики причина в том, что мы заявились всей толпой — это желание произвести впечатление на местных и иметь численное преимущество, быть убедительными. Всё же это хоть и небольшой, на лагерь выживших, со своими порядками, лидерами, отношениями.

В гараже нас встретили тошнотворные и пугающие человеческие останки. Валялись ребра, чья-то голова, обглоданный таз, по углам вонючие обрывки кишок. Ну, допустим, жалел я зверей зря, они людей жрали без тени сомнений. Убедительно доказывали, что человек больше не является вершиной пищевой цепочки. И это ещё белые медведи не подтянулись. Шайсе.

После почти часа стуков, воплей и переговоров со стороны Аркадия Гайдара, спасенные потянулись наружу. И вид они имели даже по сравнению с нами — гнетущий (спустя три недели ледникового периода мы и сами смахивали на лихих странствующих бичей). Худые, с безумными глазами, грязные, вонючие, полубезумные. Только психов мне тут не хватало.

Время — двенадцать сорок.

— Выходите и послушайте! Слушайте все! Мы бойцы лагеря Фрунзе. В гараже останки ваших товарищей. Мы все вместе сейчас их соберём и похороним в братской могиле. Хватит таращиться. После этого, поищем всё ценное и с песнями идём на станцию Узловая. Ночью будет адски холодно. Идём все. Вопросы? Аркадий Евгеньевич, что вы там по поводу работающего трактора говорили?

Трактор стоял в глубине гаража. Вообще тут техники полно, всё больше «не на ходу». Один из выживших, как он представился (с большущим испугом в глазах) — механик Петухов, полазил в нём, что-то проверил, что-то налил, достал длинный шнур (шморгалку), намотал, с третьей попытки завёл пусковой двигатель-пускач. Заревело, загрохотало. Запустил основной двигатель. И правда, работает.

Вообще «тэ — шестнадцать», это трактор с натяжкой. Шестнадцать в названии, означало количество лошадиных сил. Эдакий мопед мира тракторов. Для сравнения у «Тэ — сто пятьдесят» соответственно полторы сотни лошадиных сил, то есть почти в десять раз больше. Даже у минского работяги «белоруса» МТЗ-80 их, как нетрудно догадаться, восемьдесят (и не надо тут про уровень фантазии советских инженеров при присвоении названия). Зато посадка высокая, это плюс. Ворота распахнули, попросил выкатить самоходную коляску «во двор». Эта чудо-техника спокойно себя чувствовала на снегу. Хм. Трактор.

— Денис, Кабыр. Это и есть ответ на наш вопрос. Трактор. Мы перевезём уголь трактором.

Они с сомнением смотрели на конструкцию «тэ — шестнадцать». Оригинальная штука. Красный, весь какой-то погрызенный, местами помятый, старый. Впереди небольшой грузовой кузов, за ним вертикальная простецкая кабина. Всё это высоко, на прямоугольной немного ржавой раме. В «жопной» части — дребезжащий двигатель.

— Не смотрите так. Тэшку сильно не нагрузишь. Может, полтонны. Тонну. Не знаю. Но у нас есть трактора и спецтехника на химзаводе, проверим их. Что-нибудь подберём. У нас же шестьдесят тонн соляры. А как лошадка, даже этот трактор тоже чрезвычайно крут. Быстрее человека, везёт много. Сокол в мире техники. Ввиду отсутствия снегоходов этот малохольный незаконнорождённый внук «сталинца» и «джон дира» нам ещё послужит. Ладно, приступаем к делам нашим скорбным. Петухов, испытаем технику на проходимость? Надо на хуторок сгонять, человечка проверить.

* * *

Альпинист был жив и бухал. Спору нет, похоронить родителей — врагу не пожелаешь. И все же вопрос переезда к нам по-прежнему стоял ребром. Откровенно говоря, «каждый первый» выживший кого-то из родных и близких потерял (как правило, вообще всех). И этот груз смерти никогда и никуда не денется.

Просил дать ему ещё день. Вернее, что приехать за ним нужно завтра или послезавтра. Допустим. Просил его вещи собрать, к переезду.

Вернулись на Горпитомник. Расстояние в три километра даже не тихоходной технике преодолевали меньше чем за полчаса. Недурно. Ни разу не застряли, не буксовали, хотя опыт и навык вождения по снегам, безусловно, нужен. Например, высокая посадка означала и высокий центр тяжести, при езде на наклонных плоскостях недолго и перевернуться.

Хоронили останки. Яма с неровными краями была наспех выдолблена в замерзшей клумбе. Дядя Аркадий сказал какие-то обращенный к покойникам слова, вспоминая их по именам. Кинули по горсти земли вперемешку с лежалым снегом.