— Сначала ты расскажи, зачем Егору звонила.

Я откидываюсь на стену, подбираю под себя ноги и всем своим видом иллюстрирую ожидание.

— Я вернулась, тебя нет. Вечер наступил, тебя снова нет. И ночь. Я заволновалась! Ну, думаю, с ним ты, наверное. Любовь, все дела. Но все-таки не выдержала, набрала его номер. Тревожно было как-то, хотелось твой голос услышать, спать не могла.

Мои губы растягивает улыбка. Наташа такая смешная сейчас: со связанными на макушке в хаотичный пучок волосами, с раскрасневшимися щеками, спущенной с плеча растянутой футболке и коротких шортиках, от которых с ума сходят все умные-разумные юноши мужского крыла нашего общежития. И соседних корпусов.

А еще она так искренне беспокоилась обо мне, что вон какие синие мешки под глазами нарастила себе.

— А Егор что?

Наташа молчит и смотрит на меня как-то виновато. Мнется, теребит шов футболки и ковыряет пальцем нижнюю бахрому своих шорт.

— Он… в общем, он просил меня никогда больше его не беспокоить. Потому что вы, оказывается, расстались и его твои дела больше не касаются.

Наташа — прямолинейная. За это я ее и ценю. Не пытается придумать красивую оборку правде, не занавешивает неприглядность органзой и словесными рюшами.

— Он мне очень странным показался, — замечает и принимается наматывать на палец выбившуюся из пучка пушистую прядь волос. — Разозлился, когда понял, кто ему звонит, орать начал какую-то ерунду. Такое чувство, что я у него миллион заняла, а отдавать не собираюсь. Очень странным типом он оказался, хорошо, что вы расстались.

Наверное, действительно хорошо.

— Интересно, с чего бы ему-то злиться? — размышляю и закрываю ладонями лицо. Нет, я не хочу плакать, я просто хочу лечь на кровать, заснуть и не просыпаться несколько дней подряд. Устала я что-то.

— Кир, что вообще между вами произошло? И почему твой телефон не отвечает? И где твоя сумка? Ты сама где была? Прости, я допытываюсь, но переживаю ведь. Ты такая бледная сейчас, я волнуюсь.

Есть ли смысл и дальше молчать? Нет. Наташа — мой друг, самый верный человек в жизни. И кому как не ей мне доверить всю свою боль и все страхи?

Не Руслану же, в самом деле. Тьфу, он-то каким боков вдруг вылез?

— Кира, не молчи! — тревожится Наташа, а я протягиваю руку и ловко стягиваю резинку с ее волос, распуская красивые пряди по плечам. Она ойкает, грозит мне пальцем, но улыбается.

— Вот, так-то лучше, а то удумала тут причитать, будто бы умер кто-то.

— Плохая, плохая девчонка Кира! — шутливо грозит мне пальцем, а я вздыхаю.

— Ты все и так знаешь: мы с Егором расстались. Он меня бросил в нашей кофейне. Сказал, что ему со мной не очень интересно, наплел, что я хорошая девушка, только совсем не для него.

— Он совсем идиот, я не понимаю?

— Он козел, вот, — резюмирую, а Наташа энергично кивает. — Видно, чтобы окончательно меня добить, добавил, что я девственница и это тоже, так себе для него бонус. Наверное, решил все сделать, чтобы я не рыдала на его плече, а потом не додумалась преследовать в надежде все вернуть. Не знаю, зачем он так сделал, но это… знаешь ли, обидно.

Наташа ругается в голос, вскакивает с кровати и резко распахивает дверцу своей тумбочки. Там у нее, я знаю, припрятаны “запрещенные продукты”: бутылка шампанского, коробка конфет Рафаэлло и половинка шоколадки, которую ей презентовал кто-то из наших мальчишек. Они вечно ее одаривают разной ерундой, преданно в глаза заглядывая.

— Ты прости, но без этого, — выразительный жест в сторону контрабанды, — боюсь, нам не обойтись.

— Мне через два часа нужно быть в одном месте, — сопротивляюсь, но вдруг понимаю, что от глотка шампанского ничего со мной не будет. Смелее, может быть, стану. — Хотя, фиг с ним, наливай!

Наташа удовлетворенно крякает, ловко откупоривает бутылку и разливает пенный напиток по нашим чашкам.

Отличные студенческие посиделки: фаянс вместо хрусталя, пузыри, щекочущие нос, и футболки вместо маленьких черных платьев.

— Давай, подруга, вздрогнем! Чтобы у всяких козлов их пипирки отвалились напрочь. Подчистую.

Я смеюсь и мы звонко соединяем наши бокалы. Чокаемся во всех смыслах этого слова.

— Так а ночью ты где была, я никак понять не могу? — настаивает Наташа и приходится ей рассказать и о побеге моем, и о скверике, в котором меня нашел Руслан и об…

— Авария! — восклицает подруга и закрывает рот рукой. — Ты совсем с ума сошла! Почему мне не позвонили? Что это за самодеятельность?! Я бы приехала к тебе лучше, чем всю ночь и половину дня с ума сходить.

Она так искренне сокрушается, что я не сдерживаю порыва и крепко-крепко обнимаю мою беспокойную девочку. Она всхлипывает особенно трогательно, гладит меня по спине и сдавленно ругается на меня, Егора и судьбу в целом. И так тепло становится на душе, так спокойно. То ли шампанское по венам растеклось, то ли беспокойство Наташи растрогало. Но я чувствую себя намного лучше, и слова Егора постепенно меркнут в сознании.

Выпиваем еще по половине чашечки “чая”, и это добавляет мне желания пооткровенничать. Мне нужно сбросить с себя тяжесть, нужно рассказать Наташе, что помимо поступка Егора ранило меня в самое сердце и выбило почву из-под ног.

И я рассказываю о показавшихся чудовищными обвинениях Руслана, о его жгучем презрении, о Виолетте, которая оказалась Нефедовой Кирой — тайной дочерью моего трусливого отца.

Когда я все это проговариваю вслух — впервые, кстати, — вся история принимает очертания мыльной оперы, в которой в самом конце все обязаны задорно станцевать, спеть песню высоким голосом и закружиться в счастливом хороводе.

Только в жизни все выглядит не так сиропно и ванильно. И точно ни на одной афише не написано слово “Счастливый конец”.

— Ну дела, — поражается Наташа и часто-часто моргает. — Сестра, значит? Ничего себе…

Я пожимаю плечами и достаю из прозрачного пакетика шарик “рафаэлки”. Бросаю в рот, морщась от приторной сладости. Но жую, не выплевывать же.

— Ты с ней разговаривала? Виделась?

Отрицательно качаю головой и рассказываю, как мы с Русланом поехали к ней домой, но там оказался лишь мой отец.

— Надо обязательно с ней поговорить, — изрекает с видом двухсотлетнего мудреца, а обычно бледные щеки подруги расцветают маковой краснотой. — Сестра все-таки, не хухры-мухры. Родная кровь, все дела.

Наташа — простая и понятная. У нее мало сложностей в жизни — в этом мы еще недавно были очень похожи. Но сейчас, когда я уперлась в стену и совершенно не знаю, как собрать из разбросанных деталей мозаики цельную картину своих дней, мне невыносимо тяжело.

Столько поводов пострадать, что даже не знаю, за какой первее схватиться.

Виолетта, отец, мама, которая ничего не знает, злые слова Егора, наше расставание, Руслан… этого слишком много для меня одной.