В ходе нашей беседы он произнес и кое-что странное. Услышав, «я довольно давно заметил вас», я кивнула – было бы удивительно, если бы он не заметил меня с барашком на площади. «Нет-нет, еще до того, как он защебетал». Защебетал? А я-то думала, что это у меня репутация городской сумасшедшей. Он также спросил, одна ли я живу, на что я ответила: «Вы шутите? Вы ведь хорошо знаете, что нет!» – и тут он погрузился в себя. Сначала я с чуткостью подумала: он, вероятно, вспомнил, что недавно умерла его мать, но потом мое сердце замерло – неужели он ревнует?.. Засмеявшись, я уточнила, что имела в виду барашка, и он расслабился.

Он очень удивился, когда я рассказала ему о его темно-синем кашемировом пальто, о его свитерах и рубашках, обо всех предметах его гардероба, кроме трусов и кальсон.

– Сожалею, что кроме, – добавила я со вздохом, что позабавило его.

– А вы необычная, – сказал он.

– Нет, это вы необыкновенный! – невольно сорвалось с моих губ.

После третьего стакана белого вина я осмелилась спросить, где и когда он родился, и с удовольствием услышала ответ: в Нейи, в 1956 году.

В моих глазах появились слезы, и он вытащил из кармана бумажный носовой платок. Мое «вы не понимаете, это так взволновало меня…» он, видимо, пропустил мимо ушей, потому что вежливо извинился за то, что не родился в Труа в 1960-х. Я стала уверять его, что он родился в нужном месте и в нужное время, и он снова засмеялся.

Еще выпив вина, мы перешли на корсиканский язык. Он обожал Корсику – и расе е salute[12] нам обоим. Меня настолько переполняли чувства, что я едва не пропела ему на ухо: «Будем любить друг друга на звезде или под оливой», как поет Жильбер Монтанье. Остановило меня только то, что я не знала, как он к нему относится.

Но, все больше погружаясь в морскую пучину, я произносила то, что не следовало произносить. Так, например, когда он признался, что только что пережил трудный период, я выпалила, желая успокоить его: «Если хотите, я могу ходить с вами на кладбище…» Он посмотрел на меня в замешательстве, я ведь не должна была знать, что его мать умерла, и он пока еще не знал о нашем совместном будущем. Честно говоря, я даже подумала, что это конец, что я уже не смогу признаться ни сегодня, ни через неделю, что готова следовать за ним во всех несчастьях, а кроме того, что мы будем вместе хохотать до упаду всю оставшуюся жизнь, исключая, конечно, дни, когда надо отдать дань уважения усопшим… Но он, хвала всем богам, обошел эту мою глупость, как и все другие, просто промолчав. Вернее, я сама ему предложила: «Давайте помолчим пять минут, согласны?» Он сделал большие глаза и, похлопав меня по руке, сказал: «Согласен!» И тут я поняла: он такой же шутник, как Туа. Потом я стала размышлять над тем, почему он похлопал меня по руке, и решила, что это опыт, что он никогда не делал ничего плохого в отношении женщин. И я была счастлива: у меня тоже не было ничего плохого в отношениях с мужчинами.

Мы сидели и молчали, внимательно рассматривая интерьер кафе. Но поскольку в этом кафе я бывала не раз, и не два и даже подкинула им туи, чего мне так и не простил хозяин заведения, долго разглядывать интерьер мне было не интересно, и я переключилась на Незнакомца. Его запястья и предплечья покрывали тонкие волоски, красиво расположенные и совсем не похожие на шерсть барашка. Морщины на его лице образовывали маленькие квадратики и бороздки в самых разных местах, на щеках, на виске… На лбу, будто сбрызнутом солнцем, выделялись веснушки, брови имели красивые очертания… да все в нем природа наделила красотой, в том числе уши. Мужчина с красивыми ушами – это большая редкость. Нарушив молчание, я спросила его, не собирается ли он жениться, и мне показалось, что его губы ответили желанием поцелуя… я так думаю. Прекрасный момент нашей беседы, закончившийся совместным взрывом хохота.

Как раз в этот момент часы в его телефоне сообщили, что время истекло, и я сказала себе: «Начало всему положит именно взрыв хохота, он станет прелюдией ко всей нашей грядущей жизни. Как хорошо…»

Вслух я этого не произнесла, но он прошептал, будто услышал:

– Вы совершенно чокнутая…

Меня это нисколько не обидело, так как в его голосе была нежность.

Волшебство подходило к концу. Он сказал:

– К сожалению, я должен уходить… но я очень прошу вас…

Что, выйти за него замуж? Переспать с ним? Поцеловаться? Я была согласна на все, и не важно, в каком порядке, но он всего лишь попросил меня прочитать документы для судебного заседания… Печально, конечно, но ведь Незнакомец с площади Вогезов не мог знать о серьезности моих намерений. Может быть, у него есть постоянная любовница и он не собирается менять ее, может, он вообще боится любви и не хочет сталкиваться с моей животной привязанностью. Я же предпочитала заполучить его для ad vitam aeternam, вечной жизни, а не для вечного сожаления.

Мы расстались, обменявшись рукопожатиями, но на самом деле это было не просто рукопожатие. Сначала мы прикоснулись друг к другу, потом он похлопал меня по руке, потом пожал мне руку и слегка провел ладонью мне по спине, как будто лаская, и только после этого он двинулся своей прекрасной походкой к выходу. Я последовала за ним, и, открывая дверь, мы посмотрели друг на друга. Одновременно. Разве это не знак?

Войдя в квартиру, я едва взглянула на Туа. Он спал. Я заперлась в своей спальне одна, без него, и стала думать о Незнакомце с площади Вогезов. Включив свой умственный компьютер, я воссоздала его образ и принялась гладить себя, как будто мы наслаждаемся вместе. Это было трудно, так как я никогда не видела его в момент наслаждения. Но потом стало получаться. Я вспомнила, как мы пили кофе, и от этого образа перешла к другому – как он делает мне лечебный массаж. Я никогда не смогу вообразить себя рядом с Туа, но с ним – да, да и еще раз да. Я все ярче представляла, что мы спим вместе, что я вылезаю из постели после ночи любви только в полдень, чувствуя себя немного утомленной, что… В общем, с этим образом я и заснула.

В комиссариате я решила следовать совету моего адвоката – быть скромнее. Он позвонил мне за пять минут до моего визита туда. «Не знаю почему, но вы меня беспокоите…» – сказал он. «Это оттого, что вы меня любите», – едва не ответила я, а не ответила я потому, что просто окаменела, услышав его голос.

На все вопросы инспектора полиции я кротко отвечала «да», полагая, что так и надо. На вопрос: «Вы смеетесь над нами?» – я решила не отвечать.

Также я сообщила ему, что хочу обратиться к правосудию, потому что барашек и есть мое счастье. И заодно подать встречное заявление в комиссариат – пусть разберутся с моими соседями. Но он, похоже, воспринимал меня как мегеру, которая притащила откуда-то барана, чтобы потом наделать из него котлет. Не сомневаюсь, и он, и его коллеги с удовольствием попировали бы. Полицейские составляют самую ужасную часть населения, я давно об этом знала. К счастью, инспектора срочно куда-то вызвали, и выяснение обстоятельств было прекращено. По большому счету, ему было на меня наплевать.