Люся испуганно ойкнула.

– Видать, их сонных пристукнули. И самое странное, зять говорит, все в недоумении – стены кровью какими-то знаками исписаны непонятными. Единственный знак знакомый, звезда пятиконечная, но вершиной вниз!

– Так кто же их убил? – шепотом спросила Люся.

– Предполагают шпионаж, – значительно ответила Вера Капитоновна.

Надолго воцарилось молчание. Потом Вера Капитоновна продолжала:

– Вскрывать-то ее вчера должны были, да патологоанатом чего-то замешкался. А сегодня все там, на этом убийстве, не до нее. Мне ее выдали, сказали: хороните без вскрытия, и так все ясно.

«Боже мой! – отметила про себя Валентина Сергеевна. – Прошло уже два дня!» Струмс погиб и Коля – единственная надежда, единственная спасительная ниточка порвалась…

Но ведь она жива! Да жива ли?

Она вспомнила всех этих мертвецов, или биороботов, как называл их профессор. Неужели и ей суждено стать такой же? Но почему? В чем она виновата? Какими силами втянута в непонятную игру, правила которой ей неизвестны, а цели непостижимы? Кто на самом деле этот Струмс и просто ли деревенский колдун Асмодей Чернопятов? И не выходит ли так, что люди вроде муравьев в муравейнике, которые суетятся, куда-то беспрерывно бегут и не знают, что рядом с ними существует колоссальный непознанный мир? Не оказалась ли она в роли муравья, попытавшегося заглянуть за край реальности?

«Или стрекозы», – явственно раздался в сознании голос, удивительно похожий на голос Струмса.

«Или стрекозы, – повторила она. «Ты все пела, это дело, так пойди же попляши». Вот и поплясала…»

Она прислушалась к разговору, происходившему рядом с гробом, в котором она лежала.

– Петухова-то наша номер выкинула, – недовольно шептала Вера Капитоновна, – завещание оставила: похоронить надо ее не как всех, на городском кладбище, а отвезти в какую-то Лиходеевку и закопать на каком-то старинном… Вроде там деды-прадеды схоронены. Смотри, какая аристократка, никогда бы не подумала.

– И мы что, все поедем туда? – тоскливо спросила Люся.

– Поезжай, если хочешь, а я не поеду. Проводим в последний путь, а там на машину и в эту чертову Лиходеевку. Все уже приготовлено, могила выкопана.

– А кто повезет-то ее?

– Да договорилась я тут с одними из автобазы, двое пьянчужек. А там в Лиходеевке их встретят, старик один, имя забыла, мудреное какое-то. Они и закопают.

– А памятник?

– Все потом. Машина сегодня в четыре у нас в библиотеке.

– Это я знаю, – сказала Люся. – Да как-то неудобно, все-таки зароют какие-то совершенно посторонние люди, надо бы, чтобы кто-то от коллектива был.

– Давай-давай езжай, если совесть мучает, только смотри, как бы чего не вышло. Два пьяных мужика, кругом лес, как бы юбку тебе не помяли.

Люся ойкнула и замолчала.

Валентина Сергеевна про себя горько вздохнула: даже похоронить толком не могут, все тяп-ляп. Мало она гоняла эту Веру Капитоновну, змею подколодную. Однако вдруг вспомнила она, повезут-то в Лиходеевку. Все старик Асмодей сделал по-своему! «Как хотел, так и сделал», – снова бухнул в голове мужской язвительный голос, очень похожий на голос Чернопятова.

«Что это у меня с головой стало? – с удивлением подумала Петухова. – Голоса какие-то… Эй, кто там, отзовись!» – мысленно крикнула она. Но никто не отозвался.

«С ума схожу, – спокойно заключила она, – а может, сошла давно…»

Комната, в которой стоял гроб, стала наполняться людьми. Валентина Сергеевна узнавала знакомые голоса сослуживцев, соседей. Люди приходили, уходили, говорили какие-то слова. Она же напряженно думала: «Есть ли выход? «Выход есть», – сказал тот мальчишка в зеркале. А выходит, выхода-то и нет! Был бы жив Струмс, Коля, но они убиты. Митя в больнице…» Петухова с горечью подумала, что так ни разу его и не навестила. Да, много чего не сделала, а ведь могла… А главное, могла жить по-другому.

– Ну что ж, пора выносить, – услышала она повелительный голос Веры Капитоновны.

Заиграла траурная музыка. Гроб подхватили и неаккуратно стали спускать во двор. Потом его поставили, и она услышала прощальную речь, произнесенную ее заместителем.

– Дорогая наша Валентина Сергеевна… трагическая смерть… много сил… ты всегда была примером… – доносились до нее обрывки речи.

Петуховой стало смешно: странно, но ужас притупился, ушел куда-то в подсознание. Да и так ли это страшно? Ведь не умерла, жива же, слышит эту глупую речь… Значит, чего-то еще произойдет. Пусть страшное, но она продолжает существовать. Снова заиграли траурный марш. Гроб подняли, погрузили на машину. Петухова слышала, как Вера Капитоновна вполголоса кому-то говорила:

– Вы уж сделайте все по-человечески, схороните, вот вам на помин души.

– Не беспокойся, хозяйка, все сделаем как полагается, – раздались в ответ грубые голоса.

Гроб затрясло в кузове грузовика, и сознание Петуховой отключилось, вернее даже сказать, не отключилось, а трансформировалось. С ним происходили совершенно необычайные метаморфозы. Вдруг стало совершенно ясно, что мозг ее – огромный мир, вроде Земли со своими городами, морями, лесами. Что его можно исследовать бесконечно и бесконечно открывать что-то новое.

«Не бойся, – шептали ей ласковые голоса, – смерти нет, движение вечно».

Страха совсем не стало, появилось безграничное удивление, смешанное с тихой грустью. Да мало ли что еще привиделось ей за время дороги.

Машина вдруг встала, и Петухова пришла в себя.

– Приехали вроде, – сказал чей-то голос.

Гроб подхватили и спустили на землю.

– Место-то какое себе выбрала, – сказал тот же голос, – благодать! Старинное все. Тут и лежать веселее, не то что в городе.

– Ладно-ладно, – грубо оборвал романтического могильщика другой голос, – нечего рассусоливать, закопаем скорее, да и все.

– Тут где-то старик должен быть, который могилу выкопал. – Послышалось шуршание бумаги. – Чернопятов какой-то.

– Нету тут никакого Чернопятова. Видать, ждать надоело, а могилка – вон она. Слушай, да тут и памятник приготовлен, хороший какой, из черного мрамора и написано: «Петухова Валентина Сергеевна». И дата сегодняшняя, все как полагается, оперативно работают.

– Так начальство ведь! Памятник старинный, а надпись свежая. Старик-то небось этим и промышляет, старую надпись сбил, а новую поставил.

– Ну ладно, подними крышку, – сказал романтический могильщик, – пусть последний раз на солнышко посмотрит.

– Кончай дурака валять! – обрезал «прагматик». Но «романтик» заупрямился.

Валентина Сергеевна услышала стук поднимаемой крышки. Что-то теплое коснулось ее лица, она поняла, что это солнечный свет. Последний, должно быть, солнечный свет в ее жизни.