– Что, зуб на зуб не попадает? – спросил смотритель кладбища, когда мы подошли к завалившейся на бок избенке. – На погостах всегда так. От мертвых холодом тянет. Клава, воткни самовар! Приехала к нам писательница. Не подвел Сергунька.

– Пусть ботинки скинет, – звонко ответили изнутри. – Кругом грязь по колено, не пущу в дом в уличной обуви.

– Жена моя, хозяйка лучше всех, Клавдия Петровна, – гордо сказал Семен Кузьмич, – чистота в доме скрипучая. А уж как готовит… В городе так вкусно не поешь. Но строга! Боюсь я ее, хоть сорок пять лет вместе живем.

– Не болтай! – приказал женский голос. – Пусть гостья сюда идет, а сам за водой сбегай.

– Хозяйка! – вздохнул Семен Кузьмич и вышел из сеней во двор.

Я раздвинула занавеску, заменявшую дверь, очутилась в маленькой кухоньке и увидела крохотную старушку в цигейковой телогрейке, надетой поверх темно-коричневого платья. Взгляд у бабки был суровый.

Я выставила вперед ногу.

– Вот. Сняла сапоги.

Старушка сдвинула брови.

– Дед мой слишком говорлив, его хлебом не корми, дай пообщаться. Летом на кладбище хоть какой народ ходит, а зимой пустыня, вот Сеня и рад любой возможности языком почесать. Если ему волю дать, все бесплатно изложит. Сколько вы ему заплатите?

Мне стало жаль пожилую пару. Невесело доживать век на копеечную пенсию в домике без удобств.

– Тысяч пять дадите? – назвала свою цену Клавдия Петровна.

– Хорошо, – сразу согласилась я. Не обеднею от такой суммы, буду считать, что оказала помощь старикам.

Лицо старушки подобрело.

– Вот и славно. Деньги вперед!

Я достала из сумки кошелек. Клавдия Петровна сделала быстрое движение рукой, и купюра словно растаяла в воздухе.

Из сеней послышался грохот.

– Воду не разлей! – всполошилась хозяйка. – Вот варяг неуклюжий! Учу, учу, а толку нет.

Следующие десять минут у стариков ушли на хозяйственные хлопоты. В конце концов меня торжественно усадили за стол, налили литровую кружку светло-желтой заварки, придвинули вазочку с вареньем и нарезали серую буханку.

– Как вас величать? – спохватился дед.

– Виола, – представилась я. – Можно без отчества.

Семен Кузьмич наморщил лоб.

– Хм, как-то по-другому Сергунька профессоршу называл…

Жена толкнула его локтем.

– У тебя память дырявая, сказанное сквозь дырки вываливается. Дай гостье вопрос задать.

Муж покорно притих.

– Много сейчас народа в Малинкине живет? – поинтересовалась я. – Наверное, местное население комнаты торговцам с базара сдает.

– Нет, – улыбнулась Клавдия Петровна, – нас тут осталось трое. Мы с дедом да Зинаида Павишна. Зинка сумасшедшая от годов стала, а мы…

– Вам ангел понравился, – перебил супругу Семен Кузьмич, – давайте про Аню расскажу. История интересная, народ зарыдает, когда ее прочитает.

От горячего чая, сильно отдающего веником, мне стало жарко. На стене мерно тикали старинные ходики в виде кошки, в избе приятно пахло травой и почему-то ванилью. Выходить на улицу, снова топать по грязи до машины не хотелось. Я проглотила зевок. Послушаю немного дедушку, потом спрошу про Азамата.

– Хорошая девочка была, убил ее Сева, – вздохнула Клавдия Петровна.

Я встрепенулась.

– Вы знакомы с сыном Анатоля?

Старики переглянулись.

– Кто ж его, ирода, не знает, – сердито ответил Семен Кузьмич. – Чванный, нос вечно задирает. Но он сюда редко наезжал, Офелия же с Пенелопой много лет дачку у Звонаревых снимали. А Севка и молодой противный был, все за девчонками бегал.

– Все думали, он остепенится, – вмешалась Клавдия Петровна, – но куда там. Когда Анечка забеременела, мы Володе сказали: «Увези дочку из Ковалева, не устраивай ей свадьбу, добром это не закончится». Да разве он послушает… Скандал затеял! Кто и не ведал, что Аня ребенка ждет, об этом узнали.

– Володя хотел дочь от позора спасти, – заступился за отца девушки Семен Кузьмич. – Если замуж ее выдать, никто дурного слова не скажет. Фата грех прикрывает.

– И чего получилось? – рассердилась Клавдия Петровна. – Аня в могиле, Вовка за ней ушел, а Севка жирует не на свои денежки. Миллионы в месяц имеет, поганец.

Я поняла, что живущие на отшибе старики ничего не слышали о гибели Всеволода, и спросила:

– О каких капиталах речь? Насколько мне известно, Всеволод неудачливый композитор.

– Зато удачливый мерзавец! – гневно произнесла старушка. – Убийца! Живет распрекрасненько, полагает, никто о его тайне не знает. Вдвоем с Офелией они дельце провернули.

– Замолчи-ка лучше, – велел дед. – Меня болтуном обзываешь, а сама… Та история не про кладбище.

– А куда тело дели? – не послушалась и перешла в верхний регистр бабулька. – Запихнули в Анину могилку! Точно рассчитали, что там искать не станут. Еще моя мама-покойница говорила: «Хочешь спрятать пуговицу, сунь ее к пуговкам». Так и с мертвецом – надо труп укрыть, тащи его на кладбище, закапывай в чужую могилу.

С меня слетели остатки сна.

– Секундочку! Вы хотите сказать, что Всеволод и Офелия кого-то лишили жизни, а потом скрыли убитого в чужом захоронении?

– Давайте еще пять тысяч, – решительно заявила Клавдия Петровна, – все, как перед батюшкой на исповеди, выложим.

– Ой, не надо! – испугался Семен Кузьмич. – Не дай бог, Севка узнает! Он нашу избу поджечь велит.

Я вынула кошелек, отсчитала купюры, протянула Клавдии Петровне и сказала:

– Всеволод вам навредить не может, его позавчера убили.

– Да что ты говоришь! – подпрыгнул старик. – Кто ж пакостника жизни лишил?

– Слава богу, – перекрестилась бабуля. – Есть справедливость на свете! Долго боженька выходки Севки терпел, да кончилась терпелка. Ну, слушайте…

– О мертвых дурно не говорят, – попытался остановить ее муж.

– А если хорошего сказать нечего, тогда как? – разозлилась Клавдия Петровна. – И у меня душа за ребятенка изболелась.

– Анатоль… – заикнулся было Семен Кузьмич, но супруга так глянула на него, что он подавился невысказанными словами.

– Честно все расскажу! – торжественно объявила старушка. – Началось все незадолго до смерти Ани. Вовка, отец ее, нам двоюродный племянник. Родня не самая близкая, но мы тесно дружили. Приезжал он сюда частенько вместе с Анютой, всегда гостинцы привозил. Потом Сева над девочкой надругался…

– Ну уж ты сказала! – укорил жену Семен Кузьмич. – Севка не насильничал, она сама согласилась. Когда живот появился, Вовка дочери допрос учинил, та и призналась, что любит Всеволода, хоть он ее старше намного. По доброму согласию девка с мужиком в кровать легла.