Потом пришел парень из службы эксплуатации, отпер ее кабинет, она доделала то, что должна была доделать, и мы ушли. Тогда у меня был мотоцикл «БМВ Р70», на котором я ездил на работу почти в любую погоду. Она уселась на заднее сиденье, я включил двигатель. Она обхватила меня и…

Что может быть лучше, чем мчаться на мощном мотоцикле с сидящей сзади девушкой? Ее бедра прижимаются к вашим, ее груди прижимаются к вашей спине как два теплых овала, и вы можете слегка усилить их давление, нажимая на тормоза, даже если дорога этого не требует. Если и есть в мире что-нибудь лучше, мне оно неведомо. Я отвез ее на Юнион-сквер, где фасад одного из зданий прикрывал огромный рекламный щит, а на нем какой-то спиртной напиток принял облик блондинки в облегающем черном вечернем платье. Я остановился и указал на щит. Это моя сестра, пояснил я. Амалия рассмеялась и указала на другой рекламный щит, где был изображен молодой человек с голой грудью и в белых джинсах. Это мой брат, заявила она и снова засмеялась. Я поехал дальше, немного смутившись, однако, как ни странно, не без удовольствия. Меня уже достало быть братом своей сестры. Многие в городе жаждали хотя бы косвенного контакта со знаменитостью, и я испытывал легкий трепет при мысли о том, что рядом со мной человек, для которого все это ничего не значит.

Я повел ее в карибский ресторан, куда частенько захаживали известные guapos[34]и их любовницы. Громкая Карибская музыка была пронизана агрессивными вибрациями. Потом мы совершили путешествие по дешевым ресторанчикам и клубам, где в сортирах торгуют наркотиками, а в переулке у заднего входа в любой момент можно получить оральный секс. Сам по себе я не был знаменит, чтобы быть допущенным туда, но имя Мири и тот факт, что благодаря своим занятиям тяжелой атлетикой я знал многих вышибал, поднимал для нас бархатные канаты; к тому же я вел под руку необыкновенно красивую женщину. Оказалось, что она потрясающе танцевала; я и сам был неплох в те времена, но она перетанцевала меня вчистую. Люди смотрели на нее с каким-то особенным выражением на лицах, я не мог его точно расшифровать: презрение, страстное желание?.. Они очень пристально вглядывались. Не сомневаюсь, то же выражение временами появлялось и на моем лице.

Короче, я отвез ее домой, в кондоминиум на углу Первой и Семьдесят восьмой авеню. К моему огромному удивлению и разочарованию, меня вознаградили рукопожатием и целомудренным поцелуем в щеку. То же и на втором свидании, и на третьем. Потом легкие ласки, но не более того. Она сказала, что в школе был один мальчик, и она спала с ним, и он разбил ей сердце, а потом до нее дошло: она не такая, как другие девушки, и не такая, как показывают в фильмах. Для нее невозможен секс без обязательств. Она не всегда согласна с тем, что говорит церковь, но все-таки в этом отношении церковь права. Она поняла это и с тех пор ничего себе не позволяла. Я спросил, ждешь суженого? И она, игнорируя мою иронию, ответила «да». Этот разговор произошел, между прочим, в клубе с дурной репутацией, что был рассадником дурных болезней.

Должен добавить, что в то время в моей жизни присутствовали, по крайней мере, четыре женщины. Все были красавицы, все сексуально доступные, но сейчас я едва помню их лица и имена, так полно Амалия захватила власть над моей эротической жизнью. Я всегда вел себя чрезвычайно небрежно и позволял своим девушкам знать о существовании других, ведь дело происходило во время сексуальной революции. Точно так же я повел себя с Амалией, и она сказала удивительную вещь: я должен прекратить все это, если хочу встречаться с ней. Еще более удивительно было, что я именно так и поступил. Позвонил всем своим тогдашним дамочкам и, так сказать, послал им прощальный поцелуй.

Потому что — вот в чем суть столь долгого экскурса — находиться рядом с Амалией я хотел сильнее, чем заниматься сексом. Чудеса какие-то; как опираться на солнечный луч, чтобы он поддерживал вас. Цвета становились ярче, музыка мелодичнее, все двигалось медленно и грациозно, словно величественный выход королевской семьи, ласкаемой благоуханными зефирами. Я и раньше слышал, что такое бывает, но принимал за метафору. Теперь все образные выражения из песен оказались правдой, разве что луна не казалась куском большой пиццы.

В итоге я получил Амалию — освященным веками благородным способом. Той же зимой мы поженились в Цюрихе, в присутствии всей ее большой и чрезвычайно респектабельной швейцарской семьи: папа — банкир, мама — профессор лингвистики, шестеро братьев и сестер, все как один светловолосые, с розовыми щечками. И хотя никто из них не думал, что она выиграла приз, все вели себя вежливо и корректно, насколько возможно. Мои сестра и брат тоже присутствовали. У Мири как раз проходили съемки в Париже, и она прибыла вместе со своим накокаиненным европейским мужем Арманом Этьеном Пико де Лавью, а Пол оторвался от учения в Италии, так что все сложилось удобно. Наверное, они бы приехали, даже если обстоятельства сложились бы иначе, но в то время я не был в этом уверен. Папу не пригласили, и он, соответственно, отсутствовал. Само событие слилось для меня в расплывчатое пятно, что вполне естественно для главных действующих лиц свадьбы. Я ясно помню одно — как Пол с силой схватил меня за локоть и сказал: такое стоит сберечь, парень, смотри, не просри все. А Мири плакала и, насколько я в курсе, на протяжении церемонии воздерживалась от наркотиков.

Медовый месяц мы провели в Церматте — жили в семейном шале и катались на лыжах. Точнее, она каталась. Я в основном падал, потом смотрел, как она мастерски летит вниз по лыжне, выписывая зигзаги, и предвкушал то, что до сих пор остается самым впечатляющим сексуальным опытом моей жизни. Приближаясь к оргазму, она издавала звуки, похожие на воркование голубей, и они нарастали в почти эпилептическом крещендо. Время останавливалось. Именно так, предполагаю, это происходит на небесах, где время не имеет ни начала, ни конца. Естественно, через полгода я стал спать и с другими, но научился скрывать это, поскольку Амалия почти не умела думать о людях плохо. Никаких оправданий, сэр: это был грех, простой, понятный и черный как ночь. Я просрал все, как и опасался Пол, недаром он в день свадьбы схватил меня за руку с такой силой, что остались синяки.

Разрушив рай собственными руками, я годами желал вернуться туда (естественно, не меняя при этом свою духовную структуру) и лелеял мечту о новой Амалии, только не столь безупречной. Пусть она окажется более — но не слишком! — похожа на меня самого, если вы понимаете, что я имею в виду, с тем же «электричеством» и без тяжкой ноши вины, которую я ощущал в отношениях с женой.

Я сделал это длинное отступление, чтобы прояснить случившееся в читальном зале отдела редких книг. Новое начало — и вот она передо мной, со своими маленькими светлыми косичками и напоминающим Амалию выражением лица. Стоит и пожимает мою руку, а от ее прикосновения бегут мурашки.

Я спросил, что она здесь делает, и она кивнула в сторону открытого на столе толстого тома. Дядя хотел, чтобы она предприняла кое-какие исследования, связанные с историей семьи. Я указал на кресла, и мы сели. В библиотеке приходилось говорить тихо, и я мог наклониться к ней ближе, чем при обычной беседе. От нее веяло легким запахом цветочных духов.