Конечно, и до смешного доходило, когда он из привычного языка непонравившиеся слова стал изгонять. Почуяв вместе с царственной маменькой опасность Французской революции, он возненавидел, к примеру, слово «гражданин» — в российском языке, слава Богу, имелись более точные синонимы: «солдат», «мещанин», «купец» и так далее. А к неопределённому слову «отряд» (чей, какой принадлежности и численности?), по его мнению, лучше подходило «деташемент»; «обществу» приличествовало «собрание», «сход»; «степени» (к касательству не только орденов) разумнее предлагал арифметически чёткое «класс» — первый, второй, третий, четвёртый...

Рассорившись с Австрией из-за провокационной политики по отношению к русским войскам, пришедшим к ней на помощь в отражении французского нашествия, вскоре он обиделся и на Англию. Эта старая загребущая склочница всегда держала нос по ветру, своей кровью дорожила, одна в бой не вступала, норовила других лбами столкнуть, чтоб потом извлекать выгоду и диктовать свои условия, нанесла ему, ставшему гроссмейстером Мальтийского ордена, удар исподтишка, по-воровски подло, чего больше всего ненавидел рыцарственный Павел, захватив Мальту под предлогом вытеснения оттуда французов. Он бы и сам мог выбить лягушатников с Мальты без особого труда, но коварный Альбион непременно сам хотел владычествовать в Средиземном море и не желал примириться с тем, чтобы на острове форпостом укрепился российский флот, имея здесь прекрасные гавани, создав главную базу снабжения, поддерживая своим присутствием борьбу единоверцев в Греции и на Балканах противу исторически вечного врага России — турок.

Разозлившись на другого вероломного союзника по коалиции, император отозвал своего посла Воронцова из Лондона, приказал арестовать английские суда в русских портах, конфисковать их товары, а экипажи выслать в Калугу. Отзывались на родину войска и корабли Ушакова.

Ещё недавно русские аплодировали Нельсону за его победы над французским флотом, а когда он осадил и потом захватил Мальту, стали слать на его голову проклятья. Ещё больше разозлило Павла, что главная ударная сила королевского флота — та же эскадра Нельсона — по приказу кабинета Уильяма Питта Младшего[13] и британского Адмиралтейства двинулась в Балтику. Нельсон разгромил союзный России датский флот, прорвался через Зунд, чтобы идти на Кронштадт, но встал перед скованным льдом Финским заливом.

«Мальтийский инцидент» как нельзя лучше сыграл на руку Наполеону Бонапарту. Он обратился к русскому императору с предложением дружбы, признал право России на Мальту, подал мысль организовать совместный поход в Индию, «чтобы вырвать из английской короны самый драгоценный камень».

К тому же Павел раньше других монархов понял, что Бонапарт никакой не карбонарий и не якобинец, а честолюбец, устремлённый к самодержавному порядку. Когда революция, по словам Дантона, сама стала пожирать своих детей, Наполеон под предлогом защиты республики от несуществующего заговора разогнал Директорию, установил личную диктатуру, прикрывшись пока для отвода глаз ширмой консульства. Себя он назначил первым консулом, а роль двух других попросту свёл к нулю.

Волей-неволей сближаясь с главным консулом, Павел запретил впускать в Россию французских эмигрантов из прежней королевской знати. Выгнал Людовика XVIII и его двор из Митавы — столицы тогдашней русской Курляндии, отменил выплату назначенной ему ежегодной пенсии в 200 тысяч рублей. В то же время приказал чаще раздавать солдатам хлеб, мясо, водку и деньги. А вот наказания, порка, аресты, ссылки в Сибирь обрушивались чаще на нерадивых и неопрятных офицеров — для этого достаточно было заметить тусклую пуговицу, не в лад поднятую при маршировке ногу.

В целях экономии он отменил балы, велел заменить во дворцах люстры свечами, заставил гражданских лиц стричь волосы, удлинять слишком короткие платья, приветствовать его в глубоком поклоне, замирая хоть в грязи, хоть в снегу.

Ловко воспользовавшись возрастающим тяготением Павла к Франции, Наполеон отправил на родину содержавшихся во французском плену русских офицеров и солдат, захваченных в Италии и Альпах, не выставив никаких условий, не потребовав выплаты издержек.

Через некоторое время в Париж прибыла российская дипломатическая миссия для переговоров о мире и ниспровержении Англии. Наполеон скапливал войска для десанта на острова, намереваясь ударить прямо в лоб британскому льву, а Павел, возгорев желанием примерно наказать коварный Альбион, собирался осуществить захват Индии. Не дожидаясь завершения переговоров, не прислушавшись к мнению своих генералов, без предварительной разведки, без карт и разработанного плана он приказал двадцатитысячному донскому войску двинуться из Оренбурга, пройти через Хиву и Бухару, перевалить через памирские хребты и выйти к Инду и Гангу — в мороз, в разгар зимы, когда в ступных просторах Оренбуржья и Прикаспия как раз начинали бушевать страшные метели.

Ещё и этой ошибкой не замедлили воспользоваться заговорщики, уже давно подготавливая убийство ненавистного дворянству Павла. Во главе преступного умысла стоял граф Пётр Алексеевич Пален. Богато одарённый, деятельный, ловкий царедворец занимал наиважнейшие посты вице-канцлера, военного губернатора и полицмейстера столицы. Он привлёк к заговору графа Никиту Петровича Панина, генерала Беннигсена, князей Платона и Николая Зубовых, Петра Волконского, Льва Яшвиля, Александра Голицына, Сергея Уварова, Петра Талызина и других. Состав получался солидный.

— А как к нашему делу отнесётся русский народ? — спросил один из покусителей.

— Русский народ? — переспросил Панин. — Вероятно, нехорошо отнесётся. Я думаю, народ любит Павла: любит именно потому, что мы его ненавидим, другой причины я не вижу. К счастью, не так важно, что думает народ... Его нигде, кажется, ни о чём не спрашивают, а особенно в таких делах, да ещё у нас в России... Вот гвардия — другое дело. Надеюсь, молодые люди, кто пойдёт свергать царя, отнесутся к этому, как к шалости в Корпусе. Им одинаково мало дела и до конституции, и до крепостного права, и до Англии, с которой мы намерены помириться. Нам лишь бы стать у власти, а затем мы отобьём у господ иностранцев, англичан в том числе, охоту вмешиваться в наши дела...

Весь вечер понедельника 11 марта 1801 года заговорщики пили шампанское и у Талызина, и в казарме Преображенского полка, и на других квартирах, а после полуночи отправились к Михайловскому замку двумя группами. Один отряд шёл с Паленом по Морской и Невскому, другой, под начальством Беннигсена и Платона Зубова, по Миллионной и через Летний сад. Было не сильно морозно, сыпал густой снег, будто собирался набросить саван на тела мёртвых.

Пока Пален тянул время и сознательно задерживался, люди из другой группы подошли к дворцу, поднялись по узкой служебной лестнице, которая вела к покоям царя. Проникнув в прихожую, они накинулись на камер-гусаров. Поднялся шум, топот ног, закачались в руках бежавших фонари, заблестели обнажённые шпаги. В рёве полупьяных людей, одышливом дыханье, звоне шпор и оружия, в базарной толчее творилось цареубийство.