И жутко усугубляется этот невроз насущной проблемой… какой? А вот самой страшной – уничтожать или не уничтожать эту Спящую Охотницу, когда она придет за ним, Никитой Демидовым, сборщиком-реконструктором и, типа, супергероем… Иным словом, убивать или не убивать… А глагол «убивать», он применим только к живому человеку. Так кто же она – человек или бездушный киборг… Вот она – проблема проблем, выбор выборов. Князь говорит: на войне как на войне, нечего рассусоливать… Сколько там в двух мировых войнах полегло живых людей, любивших и страдавших? Сорок миллионов? Пятьдесят? Чем каждая из этих жертв лучше какой-то наполовину железной или титановой… или вообще ртутно-жидкой Спящей Охотницы? Мочи ее, знай… тем более, что, может статься, она придет замочить тебя самого…

А княжна совсем другое твердит: нельзя! Нельзя уничтожать вот эту конкретную супержертву вселенской борьбы Добра и Зла… Напротив, её во что бы то ни стало надо вылечить, починить… даже если она потом уничтожит тебя самого. При этом ведь княжна намекает, что, если душа Спящей Охотницы проснется, то она никого уничтожать не станет, а спасибо скажет и потом сама спасет вселенную или как там… что-то там важное сделает во время вселенского Апокалипсиса. Блин, кому верить?!

Кто ему, Киту, включит ген правильной веры, - тот ген, с помощью которого он определит, живой человек эта Спящая Красавица или просто кукла-киллер, ходячая супервинтовка? Есть у нее душа или нет… Где эта наука, где эта банда умных ботанов, которая ясно и офигительно научно объяснит Киту, как поступить?!

Что, наконец, делать теперь ему, Никите Демидову? Сидеть и дожидаться науки, как «скорой помощи»? Но ведь она, наука, и которая тоже ничего наверняка доказать ему не сможет. А кого тогда ждать? Какого-то святого космонавта или водолаза из центра галактики, который всё знает наверняка, который придет к Киту, как к княжне Елизавете Веледницкой во сне или наяву, и скажет, что делать?.. Может, в самом деле позвать его как-нибудь… помолиться, чтобы пришел?

Клацнула дверь в прихожей. Кит вздрогнул чуть не до разрыва сердца и выскочил в коридор.

Правая рука князя до локтя светилась свежими бинтами.

Казалось, все должны радоваться, но почему-то и князь, и папа выглядели не только задумчивыми, но и мрачными. Особенно папа. Будто каких-то неприятностей в дороге насобирали…

- Ну как? – осторожно спросил Кит, глядя на князя.

- Ваш «Рено», пожалуй, поудобнее моего… - ответил тот, улыбнувшись только одним, левым, уголком рта.

- Ужин готов? – вместо ответа сурово спросил папа.

Кит спохватился и полетел на кухню. Вода уже почти выкипела из кастрюли! Он, Кит, оказывается, почти полтора часа просидел перед ноутбуком, тупо в него глядя, пока его мозговые клетки кипели всякими химическими реакциями… И всё равно всё в мозгах осталось сырым, не сваренным, в отличие от картошки в нормальной кастрюле на нормальной плите… Картошка уже почти вся развалилась.

Кухонная суета пошла на пользу: Кит слегка пришел в себя и даже понадеялся, что нужный ответ и вправду вот-вот придет сам собой.

Ужинали молча. Сам Кит боялся что-то спрашивать, догадываясь, почему папа такой задумчивый и мрачный.

За чаем папа, наконец, глубоко вздохнул:

- Князь мне все рассказал.

У Кита в животе стало холодно, будто он не горячий чай, а мороженое проглотил… Хотя он, конечно, догадывался о причинах молчания. Он стрельнул глазами в Жоржа, и тот очень внятно – хитрым иероглифом, сложенным из бровей и губ, - дал понять, что совсем не «всё» и что про атаку на авиалайнер он, конечно же, папе Кита – ни-ни…

- Умоляю вас, Андрей Николаевич, - взмахнул князь здоровой рукою, а перебинтованную он теперь бережно держал на коленях. – Нет сейчас уже, в вашем веке, никаких настоящих князей… Просто Жорж.

- Хорошо, Жорж, - кивнул папа и внимательно посмотрел на сына.

- И что делать? – спросил Кит с таким ощущением, что не Жорж, а он сам, Кит, всё это время сидел и рассказывал папе о своей вселенской проблеме и о своем неврозе.

- Не знаю, - монументально ответил папа.

Сердце у Кита упало.

- И что делать? – обреченно-потерянно переспросил Кит.

- Подумаем… - сказал папа. – Можно хоть взглянуть на нее?

Кит ракетой улетел к себе в комнату и ракетой вернулся оттуда, как с Марса на Землю, неся голограмму, будто ценнейший образец марсианского грунта, по которому можно будет определить окончательно, раз и навсегда, есть жизнь на Марсе или её там нет ни разу.

Папа положил объемный портрет Спящей Охотницы перед собой на стол, отстранился от него, а потом стал двигать головой так, будто прикидывал, как ему, художнику, писать этот портрет с натуры. Кит не сводил глаз – не с портрета, а с папы… но, что думает папа, к какому выводу приходит, догадаться было никак нельзя.

- Ну… - не вытерпел Кит.

Папа задумчиво пожевал нижнюю губу, и Кит с ужасом подумал, что и папа сейчас скажет: «А фиг его знает…»

Но папа сказал другое, вернее спросил:

- Ты помнишь, как выглядят глаза у этих… чудил в три-дэ?

- Каких чудил? – опешил Кит…

…и князь с ним заодно.

- Да всяких, - махнул рукой папа. – У Шрека, например… ну, и у Кота в сапогах.

Кит вспомнил чудовищную доброту зеленого монстра и душераздирающее обаяние огромных, как свежевымытые тарелки, глаз анимационного котика со шпагой-иголкой, которой он всех затыкал до коликов.

- Прошу извинить, князь… Жорж, - поправился папа. – Я вам потом покажу тех, кого я имею в виду.

- Я, кажется, уже начинаю догадываться, - кивнул прозорливый князь.

- Вот если бы ты их встретил на улице, как живых,- снова папа Андрей обратился к сыну, - ты что бы сказал: есть у них душа или нет?

- Какая душа, если они на улице - просто три-дэ голограммы?! – удивился Кит.

- Ну, это потому что ты заранее знаешь, что они из сказки, а не реальные, - заметил папа. – А вот если бы это была такая точная копия человека, три-дэ копия, с такой же обаятельной мордахой… и глазками… Глазки – главное. - Папа попытался изобразить «такую мордаху» и «глазки», но у него получилось похоже на Джокера и на Фредди Крюгера, вместе взятых. - Ты бы мог поверить, что перед тобой настоящий человек с живой