армией в 1812 году, и проклинать берлинских чиновников по снабжению, которые не позаботились о зимнем снаряжении. Геббельс организовал патриотический рождественский сбор теплых вещей для армии, и к февралю дрожащие, угрюмые солдаты самой могучей армии в мире, одетые в дамские пальто, свитера и боа сгрудились вокруг костров на пустынных равнинах под тусклым низким русским солнцем.

Лучше подготовленные к погодным условиям, русские оттеснили захватчиков на 100 миль от Москвы по широкому фронту. В этот момент Гитлер резко вмешался и, возможно, спас немецкую армию. Он категорически запретил дальнейшее отступление. Его ответом командирам, которые хотели отступить, был сардонический вопрос: «Разве в 50 милях позади теплее?[155]» Генерал Гюнтер Блюментритт, не являвшийся поклонником Гитлера, позже экспрессивно высказался по этому поводу:

«Фанатичный приказ Гитлера, что войска должны держаться стойко, несмотря ни на что, в любом положении и в самых невозможных обстоятельствах, был несомненно, правильным. Гитлер инстинктивно понимал, что любое отступление по снегу и льду в течение нескольких дней приведет к разрыву фронта, и если это произойдет, то вермахт постигнет та же участь, что и Великую Армию… отход мог быть осуществлен только по открытой местности, так как дороги и тропы были занесены снегом. Через несколько ночей это оказалось бы слишком тяжелым для солдат, которые просто ложились и умирали, где бы они ни оказались. В тылу не было ни подготовленных позиций, на которые можно было бы отвести войска, ни какой-либо линии, на которой они могли бы обороняться»[156].

Генералы, которые отступали по какой-либо причине, лишались звания, освобождались от командования на месте, и им запрещалось впредь носить мундир. В одном случае генерал граф Ганс фон Шпонек, награжденный Железным крестом за руководство высадкой воздушного десанта в Гааге, был лишен звания, заключен в тюрьму, предан военному трибуналу и приговорен к смертной казни за отступление после того, как русские войска высадились по морю в его тылу в Крыму. Гитлер якобы сказал другому отступившему генералу, что он «настолько опозорил мундир»[157], что будет демобилизован в одном нижнем белье. Наконец, Гитлер сломил волю и дух прусского офицерского корпуса, и всю оставшуюся войну он был единственным командиром.

Тем не менее, немецкая армия не сдается

Но фанатичные, драконовские меры сработали. Отступление не превратилось в разгром; немецкую армию не постигла участь Великой Армии. Вместо этого она окопалась на открытой местности, занесенной снегом, и выстояла. Люди научились строить снежные пещеры и укрываться в них. По всей России они отбивались от элитных сибирских дивизий. В своем тылу немцы все еще удерживали крупные города, которые они захватили ранее и где были созданы склады снабжения. Для доставки подкреплений и оружия, а также для эвакуации раненых были организованы воздушные перевозки. Моральный дух начал улучшаться. Теперь они организовали взаимосвязанную систему так называемых «ежей», соединяющих эти укрепленные города и фермы. Линия держалась.

К началу февраля 1942 года сибирские бойцы были истощены, измотаны и ослаблены последствиями зимней кампании. Русское контрнаступление закончилось, но жестокая война продолжалась в бесконечном холоде. Обе стороны регулярно казнили пленных, а немцы считали большинство мирных жителей партизанами и расстреливали их, чтобы забрать одежду, в борьбе за выживание. Обе стороны жили за счет местного населения, а так как русские применяли тактику выжженной земли, миллионы их собственных гражданских лиц умерли от голода и обморожения. «Это как жить среди ужасов XIII века, – писал немецкий солдат в дневнике. – Мы разделываем замороженные туши лошадей, чтобы съесть мясо».

Берлинский фондовый рынок чувствует изменения в удаче Гитлера

На рисунке 6.3 показан берлинский индекс CDAX с поправкой на инфляцию за период с 1930 по 1950 год. С самого дна 1932 года до максимума 1937–1938 годов Германия была лучшим рынком в мире, поскольку внутренняя экономика наслаждалась уверенным восстановлением после ужасов 1920-х годов. Несомненно, сильное руководство и харизма Гитлера также были важными факторами. Затем с конца весны 1938 года до конца 1939 года немецкие инвесторы испытывали те же опасения, что и аристократия, и прусские генералы по поводу рисков, связанных с агрессивными действиями Гитлера в Европе. На самом деле, немецкий народ не проявлял особого энтузиазма, который был так очевиден в 1914 году, в отношении этой войны. Они слишком хорошо помнили тяготы и последствия Первой мировой и определенно испытывали некоторое беспокойство по поводу нацистской политики «сильной руки» и обращения с евреями. Ходили слухи о переворотах и концентрационных лагерях.

Однако в конце 1939 года, задолго до блицкрига, цены на акции начали предвосхищать ошеломляющие победы 1940 года. К 1940 году и в течение 1941 года немецкая экономика процветала за счет военного производства. Продовольствие было в изобилии, поскольку Германия грабила оккупированные страны; безработица практически отсутствовала, а прибыль росла благодаря дешевому принудительному труду французских, польских и голландских пленных.

Рост цен (на фондовом рынке) был стремительным до января 1941 года, когда рынок приостановился, но три месяца спустя произошел еще один новый вертикальный всплеск, который начался еще до «Барбароссы». Интересный вывод заключается в том, что к поздней осени 1941 года берлинский рынок каким-то образом почувствовал, что удача Гитлера, его непогрешимость, исчезают и что военный импульс Германии достиг своего пика. Вермахту предстояла кровавая битва. Советская контратака, отступление, зима 1941–1942 годов с ее ужасными лишениями еще не наступили.

Как вести о застопорившемся наступлении и тягостное ощущение русских пустошей дошли до Отечества? Фронтовикам было разрешено писать письма домой, но почта строго цензурировалась. До весны и лета 1942 года практически не было ротации частей в Германию на время отпуска, а военные новости в газетах и по радио строго контролировались. Газеты и официальное радио не упоминали о том, что наступление в России застопорилось, что не хватает зимнего обмундирования или о трудностях, причиняемых людям и технике лютым холодом даже в октябре и ноябре.

Совсем наоборот. Пресса описывала подвиги и непрерывные военные успехи как в России, так и в пустынных кампаниях. Жизнь в Берлине и других больших городах была богатой и насыщенной, когда начался рождественский сезон. Было много денег и еды[158], а немцев призывали писать своим храбрым солдатам и вспоминать их доблесть в Рождество. Знал ли кто-нибудь, кроме фондового рынка, о реальном положении дел? Конечно, некоторые генералы подозревали. Как будет показано впоследствии, год спустя Берлин превратился в стерильный, управляемый фондовый рынок под контролем государства.

В течение 1940 и 1941 годов некоторые нееврейские немецкие богатства, владельцы которых критически осознавали происходящее, покидали страну. Это было непросто. Перевести золото и драгоценности в Швейцарию было несложно, но вывезти серьезные суммы денег было совсем другим делом. Во-первых, существовал валютный контроль и налоги. Во-вторых, эти действия считались непатриотичными и почти что государственной изменой. Существовала коррупция в центральном банке и министерстве финансов, и