1984 год

Маша покосилась на своего спутника. Сидя слева, на водительском сидении «Волги» он казался ей словно вырубленным из цельного куска гранита. Черствый, неприступный, молчаливый, если не сказать — вообще немой.

Гром едва заметно постукивал пальцами по рулю. На его лице не отражалось ни единой эмоции. Как он может сохранять спокойствие, когда его дочь в смертельной опасности? — подумала Маша, теребя пальцами карман пальто, в котором позвякивали ключи от квартиры.

— Что же нам делать? — повторила она. — Неужели так и будем сидеть, словно ничего не происходит?

Он повернул к ней хмурое лицо.

— Если им помешать, мы никогда не поймаем… убийцу. Никогда.

— А мы можем помешать?

— Не только прошлое имеет влияние на будущее. Но и наоборот. Настоящее и будущее влияют на прошлое. Все взаимосвязано. Возможно, мы и не можем помешать, но кто-то наверняка может. Тот, кто все это и организовал…

— Это какая-то чушь… как настоящее может влиять на прошлое? Существуют причинно-следственные связи…

— Таково общепринятое представление. Но оно не верное.

Навстречу вдруг выехала машина с проблесковыми маячками и спустя несколько секунд, оглашая окрестности громкой сиреной мимо пронеслась карета Скорой помощи.

— Но… может быть… — вдруг подумала она вслух, — как вы тут вообще оказались? Если это правда… ваше удостоверение… значит… вы сюда как-то попали? Как?

Гром надолго задумался. Пальцы его застыли и впились в руль. Он будто бы смотрел сквозь бездну времени и в его черных зрачках вспыхивали неясные огоньки — точно отражения безумных пожарищ, бомбардировок, сирен, разрывов зенитных снарядов и хаоса, бушующего где-то там, за невидимой стеной.

— Рынок… — вдруг сказал Гром. — Преображенский рынок. Мы… почти взяли его. Почти… я был на расстоянии вытянутой руки, когда… — он покачал головой. — Что-то случилось. Что-то пошло не так. Я очнулся в каком-то глубоком колодце, сверху крышка… потерял сознание, потом снова пришел в себя. Через некоторое время я понял, что, если не попытаюсь выбраться, умру там и никто меня не найдет. Уперся руками и ногами в кольца и стал потихоньку ползти вверх. Первый раз сорвался, потом еще раз — метров с трех… сломал руку. — Лицо его дрогнуло. — С пятой или шестой попытки я все-таки вылез наружу. Незнакомая местность. Тепло, явно не октябрь. И главное… никто не стреляет, не бомбит… Вот и все… — он замолк.

— Вы… имеете в виду колодец…

— Да. Тот самый. Дети называют его колодец Моцарта.

— Поэтому вы и устроились в гаражный кооператив, чтобы… быть рядом?

Он взглянул на нее и кивнул.

— Да. Я все время думал, как вернуться назад.

Маша глубоко вздохнула.

— Даже… несмотря…

— Даже несмотря на то, что там идет война. Это моя работа. Я должен был поймать этого гада. Но… сколько я туда не спускался впоследствии, сидел по ночам, пробовал разное… покупал самиздатовские книжки с деревенской магией и гаданиями, пробовал разные обряды… ничего. Все без толку. Даже приглашал этих знахарей, или ведунов, знаете, адреса и телефоны которых передаются из рук в руки в строжайшей тайне. Типа Ванги… Я даже к ней хотел поехать… но возникли сложности с документами. Правда… — Гром напрягся, — один все-таки сказал, что в это месте — он имел в виду колодец, происходит что-то странное. Он чувствует войну, группу школьников и… какую-то черную тень, которая надо всем этим нависла. Но… — Гром развел руками, — война тут была везде, везде взрывалось, все улицы были перекопаны… и повсюду висела эта черная тень… Так что, ничего особо нового он мне не сообщил. Разве что…

— Что? — испуганно сорвалось у Маши.

— Он сказал, что есть только один способ добиться того, что я хочу.

Маша застыла, глядя на Грома. Она предчувствовала, что ничего хорошего он не скажет и поэтому сжалась, отодвинувшись к дверце машины.

— Какой? — прошептала она.

Гром достал папиросу, воткнул прикуриватель. Дождавшись, когда тот щелкнет, вынул его и раскаленным оранжевым концом прикурил.

Густой дым заполнил салон. У Маши выступили слезы на глазах, однако она не подала виду, только слегка покрутила ручку дверного стекла.

— Мне придется… исчезнуть отсюда. Уйти. И вы мне поможете. Потому что если я застряну, если что-то пойдет не так… тогда все, точно конец.

Он выдохнул колечко дыма, которое медленно проплыло по салону и нехотя исчезло в приоткрытом окошке.

— Исчезнуть? Что вы имеете ввиду? Вы же сказали…

— Да. Колодец не помог. Может быть, он срабатывает через какие-то длительные промежутки времени. Я замерял различные показатели, радиацию, ускорение свободного падения, спускал в колодец вещи… на длительное время в надежде, что они исчезнут. И даже… — он запнулся и посмотрел на Машу тяжелым взглядом, — использовал подопытных животных… Разумеется, я кормил…

— Кого? — у Маши от страха заныло под ложечкой. — Кого вы использовали?

— Бездомного кота. Я поймал его на мусорке… Он провел в колодце почти полтора месяца. С ним все было хорошо, вы не думайте…

Маше захотелось немедленно выскочить из машины и убежать прочь от этого жуткого человека. Она с трудом удержала себя, вспомнив, что речь идет о жизни ее ребенка.

Она вдруг поймала себя на мысли, что после посещения особняка, где Гром показал ей свое удостоверение лейтенанта госбезопасности за номером 855, они сели в машину и куда-то поехали — только теперь она поняла, что они остановились возле школы ее сына.

Он указал на людей, выходящих из главного входа.

— Видите машину у забора и окружившую ее толпу?

Маша всмотрелась и, к своему изумлению, увидела знакомые лица, с которыми не раз сталкивалась на родительских собраниях.

— Это машина КГБ, видите номер «МАА», — тихо сказал Гром. — Родители пришли в школу, чтобы узнать, где их дети. Комитет любой ценой будет пытаться не допустить паники.

Со стороны пассажирского сиденья открылась дверца и оттуда вылез мужчина в черном болоньевом плаще.

Гром подался вперед. На его лице отразилось удивление и легкое замешательство.

— Неужели… Белов… — произнес Гром так тихо, что Маша едва расслышала. — Надо же!

— Вы его знаете?

— Да… не его… в общем-то… отца его хорошо знаю, потому что этот мужчина явно моложе того, моего Белова, который был моим подчиненным. Хороший человек. А Ваню… то есть, его, — Гром указал на мужчину, — видел всего пару