— не «Волга», конечно, но тройка или пятерка «Жигули», отдых в лучших военных санаториях, повышенная пенсия…

«В случае успеха…» — он уже и сам не знал, чем все это закончится. Два часа назад Артемьев был уверен, что вечер проведет дома перед телевизором, с юмором вспоминая воскресную прогулку в подмосковную часть. Однако, судя по лицу Васютина, все обстояло гораздо хуже.

— Подняли весь личный состав. Прочесываем лес и территорию квадрат за квадратом, — сказал тот, хмурясь. — Достали старые карты, на которых отмечены военные доты и укрепления, все до единого будут проверены. Еще… рассматриваем возможность укрытия в канализации, но это уж совсем…

Генерал покачал головой, потом взял телефонную трубку и сквозь сжатые губы сказал:

— Видишь это? В следующий раз сам будешь разговаривать с родителями. И тогда я на тебя посмотрю!

— Товарищ генерал!

— Что — товарищ генерал⁈ — не выдержал Артемьев. — Мне нужно точное время, когда будут найдены дети! Ты понял? Мы же не лесах Амазонки, не где-то посреди Тихого океана! Как, объясни, они у тебя исчезли⁈

Васютин дрогнул.

— Там… в доме…

— Что?

— Мы нашли подвал… подполье…

— И что? Пусто? Зачем ты мне об этом говоришь⁈ Мне нужны дети, Дима, ты меня слышишь⁈ Де-ти!!! — красный от злости генерал со всего маху опустил трубку на рычаг телефонного аппарата и тот жалобно звякнул.

— Они были там. В подвале.

В кабинете наступила гробовая тишина.

Комитетчик выпрямился и уставился на Васютина. Дежурный по городу Левин подпрыгнул на стуле.

— Что ты имеешь в виду — были? Когда… были?

Васютин сделал шаг назад, будто боялся, что его слова вызовут еще более негативную реакцию.

— Точно определить не представляется возможным.

Генерал побагровел.

— Ты за кого меня держишь, Васютин⁈ Устроил в части бардак и… что значит, — не представляется? Они что там — в плен попали? Год взаперти провели? Ты в своем уме?

Командир части побледнел. Как бы он ни старался сохранить хладнокровие, было видно, что нервы его на пределе.

— Там… сейчас Андреев, пытается понять, что произошло… но…

Комитетчик опасливо покосился на генерала. Тот вышел из-за стола, на ходу застегивая пуговицы кителя.

— Поехали! Пока сам не сделаешь, ничего толком не сделают, — зло бросил он. — Детей! Детей в части найти не могут! Кому скажешь, от смеха умрут! — На ходу он глянул на штатского. — Вы едете? Предупреждаю, удобств не будет!

Тот открыл рот как рыба, выкинутая на берег, и вдруг, к общей досаде, выпалил:

— Да. Я еду. Пора что-то с этим делать.

Не дожидаясь, пока он поднимется, генерал стремительным шагом вышел из кабинета. Деревянная лестница жалобно заскрипела под его весом.

У входа в штаб стоял «Урал» с коляской. Мокрое сиденье блестело желтоватым отсветом фонаря.

Артемьев влез в коляску, прикрыл ноги брезентом и, дождавшись, пока выйдет Васютин в сопровождении штатского, ухмыльнулся. Не все на «Волгах» конторе разъезжать, — подумал он, устраиваясь поудобнее.

Минут через двадцать прыжков по ухабам среди мрачного леса они выехали на довольно просторную поляну, с трех сторон окруженную высокими соснами. Мотоцикл замер возле висевшей на честном слове калитке. На шум мотора из приоткрытой двери показалась мужская фигура. Человек держал в руке фонарь, пытаясь понять, кто пожаловал.

— Приехали. Это капитан Андреев, командир разведроты.

Генерал с трудом вылез из коляски, потянулся и вдохнул осенний воздух.

— Как хорошо-то здесь… — сказал он, пытаясь рассмотреть окрестности. Однако в темноте практически ничего не было видно и генерал, аккуратно ступая по скользкой траве, направился к дому.

Андреев быстро спустился по гнилым ступенькам и вытянулся по струнке. Он явно не ожидал увидеть начальство, да еще в таком звании.

— Здравия желаю, т-щ генерал, разреш…

— Оставить, Андреев! Вольно.

Андреев продолжал стоять, словно проглотил лом.

— Ты у нас разведчик, насколько я понимаю. Где дети, Андреев?

Капитан неопределенно повел рукой в сторону двери.

— Они… тут были. Но…

— Да что б вас! Вы что, сговорились, что ли? Веди! Показывай!

Андреев поднялся по ступенькам.

— Осторожнее, тут все гнилое, товарищ…

— Сам вижу!

Они вошли в дом, за ними последовал Васютин. Штатский, который до сих пор не мог решить, стоит ли ему спускаться с заднего сиденья мотоцикла, неуклюже спрыгнул и, утопая в мокрой почве, засеменил следом.

Андреев светил генералу под ноги, чтобы тот, не дай Бог не угодил в какую-нибудь щель.

— Дом довоенный, пожар случился, видимо от попадания фугаса. Но кое-что уцелело. Когда я проводил осмотр, в углу за печкой нашел старый башмак. Он уже почти сгнил, но я всегда обращаю внимание на обувь. Она многое может рассказать…

— И что она тебе на этот раз рассказала? — Генерал поворачивал голову за движением фонаря, но ничего примечательного не видел — истлевшие, покрытые черной плесенью стены, бахрома паутины в углах, пыль, осколки стекла, черепков и домашней утвари на полу и полках, покосившееся разбитое окно, кое-как закрытое висящей набекрень ставней, покореженный стол, которому можно было дать лет сто и печь, расколотая пополам широким зияющим разломом. Если здесь кто-то и был, то никаких следов Артемьев не видел и он уже даже пожалел, что поддался эмоциям и поехал сюда, потеряв драгоценное время.

Генерал поднял с пола какой-то черепок, внимательно рассмотрел его и бросил назад под ноги.

— Товарищ генерал, вот, посмотрите на это лучше, — Андреев протянул замызганный ботинок и генерал, сдерживая отвращение двумя пальцами подцепил обувку за задник.

— Что это? — спросил он таким тоном, будто ему вручили дохлую крысу.

— Кроссовок.

Артемьев медленно поднял взгляд на капитана и Васютину показалось, что сейчас произойдет что-то нехорошее. Генерал тяжело дышал. Можно было подумать, что у него вдруг начался резкий приступ удушья или клаустрофобии — новомодного названия боязни замкнутого пространства. Однако, Васютин служил под началом Артемьева уже четвертый год и прекрасно знал, что никакая это не боязнь, а наоборот — приступ ярости, за которым может последовать короткая физическая расправа — молниеносный прямой джеб, что пропускали даже мастера рукопашки.

Андреев стоял молча, не опуская взгляда, словно заколдованная жертва перед удавом. Кроссовок в руке генерала слегка покачивался. Он был старый, гнилой, разорванный пополам, с пятки на носок свисали колыхавшиеся нити паутины. По одной из них, едва цепляясь, полз приличного размера паук.

— Товарищ генерал, — спокойным голосом сказал Андреев, — этот кроссовок