Или кто он там такой.

— Итак? — я еще несколько раз моргнула, чтобы зрение приноровилось к яркому дневному свету, и, вынув ладонь из руки артефактора, мрачно воззрилась на него снизу вверх. — Сам объяснишься, или нам с Мокки пора вспомнить искусство пыток?

— Я думал, это агрессивное предложение будет исходить от Бакоа, — проговорил Талвани,  покосившись на вора.

Мокки, меж тем, был странного зеленого цвета: его явно укачало от нашего невозможного путешествия. В каждом из бриллиантов украденного колье, которое он за отражалось бледное и острое лицо Бакоа, и я подумала, что впервые за все пять лет вижу его таким обалдевшим.

Да уж, вестибулярный аппарат способен сбить чью угодно спесь.

Однако вор собрался с силами и даже вполне пугающе пообещал:

— От меня, аристократишка, жди реализацию.

— Заметано, — улыбнулся Тилвас. Как-то слабенько, бледно улыбнулся.

А потом вдруг его глаза закатились, артефактор резко втянул носом воздух и упал навзничь, где стоял, лицом к небу.

— Ты что?! — ахнула я.

Амулет с двуглавым вороном на его груди стал бешено пульсировать, потом слабо дзынькнул — и на шее птицы я увидела трещину.

— Тилвас!..

Из угла рта и ушей Талвани потекла кровь, кожа стала бледной, как некрашеная ткань, дыхание замедлилось. Так. Стоп. Мы это уже проходили. В день знакомства. Когда я сорвала гурхов амулет, и все завертелось. Но сейчас-то!..

— Амулет на тебе, эй!! Хватит умирать, придурошный! — панически возмутилась я, плюхаясь рядом с ним на колени. — Что делать?!

— Можешь снова поцеловать, — едва слышно пробормотал Тилвас.

— Поможет?!

— Нет, но будет приятно.

— Судя по всему, он не так уж и страдает, — едко заметил Бакоа, но был неправ.

Артефактору явно было плохо.

— Найдите… Галасу… Дарети… — прохрипел Тилвас на прощание и отключился под незамутненное пение какой-то малиновой птички, опустившейся рядом с нами на камень.

Мы с Мокки переглянулись и смотрели друг на друга достаточно долго — по меркам наших экстренных обстоятельств.

Я не знаю, какие мысли крутились в голове Бакоа, но у меня большими буквами было написано прямо на лбу: и что дальше? И во что мы теперь ввязались? И кем, трижды гурх по семерчатой вафле, окажется эта Галаса Дарети, раз предыдущее знакомство Тилваса не влезало ни в какие рамки реалистичности?

— Сделаем, как он просит? — наконец кисло спросил Мокки. Так кисло, что, ответь я: «нет, давай сбежим отсюда, пусть умирает» — вор явно бы согласился. Причем с облегчением.

— Сделаем, — кивнула я.

— Тогда ищи эту тетку, а я подтащу его.

Бакоа решительно взвалил Тилваса на себя и, кляня рост артефактора на чем свет стоит, поплелся с ним к одноэтажным домикам на том конце долины. Я побежала вперед, обгоняя их.

М-да. Не уверена, что мне, в моем-то потрепанном виде, будут очень рады в этой деревне. Как там она называется? Лайстовиц?..

Впрочем, деревня безмолвствовала. Несмотря на разгар рабочего дня, на ее единственной улочке не было ни души, хотя в садовых загонах я увидела и кур, и парочку лошадей. А также несколько коз, которые при моем приближении испугались, и поэтому дружно и обреченно завалились набок, выставив одеревеневшие ноги. Причем одна коза так усердствовала в имитации собственной смерти (читай: несъедобности), что умудрилась скатиться в канавку в таком «оконечелом» виде. Обожаю наших шэрхенмистких козочек: они прекрасные актеры.

А вот людей в Лайстовице не было. Причем вблизи стало видно: домики нежилые. В одном прямо на крыше устроил гнездо аист, в другом — порог был засыпан опавшими цветами яблони так, что даже дверь толком не откроешь.

— Так, на всякий случай: еще одних призраков сегодня я не выдержу, — сквозь зубы процедила я, вихрем проносясь по деревне. — Слышишь, мироздание? Не нарывайся, не зли меня и вообще — знай меру.

Мироздание ответило шаловливым цветочным ветром.

И только с последним домом мне повезло. Он выглядел гораздо живее, а во дворе на веревке сушилась одежда. Я перемахнула через низенький заборчик и вскоре уже колотила в дверь.

— Кто там? — донесся спокойный и очень тихий женский голос изнутри. Возможно даже, он уже несколько раз спрашивал «кто там?», просто я из-за колотьбы не слышала.

— Я ищу Галасу Дарети!

— Зачем? — также тихо.

— По просьбе Тилваса Талвани. Ему плохо. А если драматизировать, я бы сказала, что он умирает.

Дверь распахнулась. Глаза мои — тоже, может быть даже шире.

Женщина, стоявшая на пороге, совсем не выглядела отшельницей, спрятавшейся в кольце гор в заброшенной деревеньке. Наоборот, у нее была настолько контрастная внешность, какой могут похвастаться не все жители двух столиц.

Кожа госпожи Дарети была темнее самого черного кофе, а вот длинные волосы, частично связанные в узлы по бокам от макушки, оказались платиново-белыми. Необычные почти прозрачные светло-зеленые глаза смотрели устало, но ясно. Свободное серое платье с широкими рукавами, уходящими в пол, украшали вышитые надписи на стародольнем языке. Пробежавшись по ним глазами, я выхватила несколько слов из тех и других известных целительских заговоров. В руках госпожа Дарети держала пучок каких-то пахучих растений.

— Вы знахарка? — уточнила я.

— Да. Где господин Талвани? Что с ним?

— Вон он, — я пальцем указала в начало деревни, где как раз появился пошатывающийся Мокки с Тилвасом. — Потерял сознание, побелел, течет кровь. До этого колдовал и водил нас… кхм… паучьими тропами? — с вопросительной интонацией закончила я, глядя на то, как госпожа Дарети отбрасывает пучок трав, моет руки в рукомойнике у двери, потом хватает какой-то сундучок из-под шкафа и делает еще миллион предположительно целительских приготовлений.

— Я так понимаю, дело в его амулете… — продолжила я. А потом со значением закончила, внимательно прищурившись на отшельницу: — Или в его суперсилах.

Она в курсе тайны Тилваса или нет?

Госпожа Дарети, наклонившаяся за еще какими-то штуками, осталась совершенно безмятежной. Она никак не среагировала на мои интонационные выкрутасы: только побежала вглубь дома, молча поманив меня с собой.

Избушка была уютная. Огромная деревенская печь с камином и лежанкой, переоборудованной в место для чтения; альков с кроватью, над которой висело много-много разноцветных ловцов снов и перышек; кресло-качалка и три шкафа: платяной, посудный и книжный. В центре комнаты находилось два стола — один явно «бытовой», для жизни — с чашкой чая, букетиком мать-и-мачехи, какой-то вышивкой на пяльцах; второй — ближе к окну — уставленный разнообразными ступками, ретортами, банками с ингредиентами и прочим целительским скарбом. Кухню отделяли от основного помещения шторы из деревянных бусин и музыкальные чаши, выстроенные по полу в ряд.