Олинд и Дудон оказались за тем же столом. Когда Танкред усаживался на свое место, спор об аборигенах Акии был в самом разгаре.

– Я никак не могу вообразить, как же эти дикари выглядят, – говорил Олинд. – Ни разу не видел достаточно четкой картинки, чтобы представить их себе.

– Я тоже, – подхватил Льето. – Те несколько репортажей на эту тему, которые я посмотрел, повторяли одни и те же кадры, отснятые первой экспедицией. И везде качество было так себе, почти ничего не видно.

– К тому же мне кажется, их там несколько рас, – добавил Дудон. – У них всех разное… хм… телосложение.

– Ну да, есть маленькие, толстые, высокие, но, главное, все уроды! – высказался кто-то с другого края стола, вызвав смех соседей.

– У миссионеров на месте было полно времени до трагедии, – не сдавался Олинд, – не понимаю, почему они не сделали больше снимков. Это же важно – показать, какие они.

– Думаю, туземцы сами отказывались сниматься, – предположил Энгельберт, – поэтому изображений мало и они такие плохие: наверняка все сделаны издалека.

– Во всяком случае, – заметил Льето, – сам христианский храм мы видели во всех подробностях, и он великолепен. Никогда дикари не смогли бы его построить, если бы их не вдохновил Господь!

– Льето, – протянул Энгельберт, напустив на себя удивленный вид, – временами ты можешь сойти за доброго христианина!

– Во всяком случае, – заявил Олинд с полным ртом, – совершенно ясно, что на кресте, который они возвели над фронтоном, никакой не дикарь, а самый что ни на есть человек.

– Христос, – поправил Энгельберт.

– Ну да, – продолжил Олинд, – а эти умники, которые считают, что тут какое-то художественное совпадение… так их и слушать-то смешно. Можно подумать, научные анализы ничего не подтвердили!

– Следует признать, – вмешался Танкред, – если бы имелась возможность произвести анализы найденного ими тела, а не только тернового венца и савана, не осталось бы места последним сомнениям.

– Насчет этого можешь не беспокоиться, я уверен, что именно так и будет сделано, едва мы захватим город. Миссионеры произвели бы все анализы, если бы не были зверски убиты.

– Как бы там ни было, – заметил сосед Олинда, – даже со всеми анализами эти тупые скептики никогда не будут довольны. Они из тех, кто без конца все подвергают сомнению. Как те анонимы, на чьей совести подметные листки с протестами, которые сейчас появляются повсюду.

– Ага, вот видите! – воскликнул Льето, обращаясь к брату и Танкреду. – Я вам с самого начала полета о них говорил, а вы меня держали за простофилю.

– Нет, – ответил Танкред, пихая его локтем. – Тебе-то мы верили. Только сказали, чтобы ты сам не верил всему, что читаешь.

– Думаю, военная полиция уже поймала парней, которые так развлекались, – бросил Дудон. – Наверняка им теперь небо с овчинку покажется.

– Я не слышал никаких новостей на эту тему по Интрасвязи, – заметил Олинд. – Ты уверен, что их взяли?

– Прямо диву даюсь, – вмешался один из сотрапезников, – ну почему всегда найдутся придурки, которым не терпится все окунуть в дерьмо…

– Miles Christi! Следи за языком, когда читают Писание! – отчитал его Энгельберт сухим и властным тоном, который заставил многих повернуться к их столу.

Застигнутый врасплох молодчик съежился на стуле. Энгельберт умел быть очень убедительным, когда речь заходила об уважении к религиозным правилам.

Льето воспользовался моментом, пока все разглядывали солдата, получившего столь суровую отповедь, чтобы склониться к сидевшему справа от него Дудону и тихонько спросить:

– Дудон, а ты и правда на гражданке был учеником ювелира, а?

– Да, я учился гранить камни у Фарне в Париже. Но это оказалось чересчур сложно, и я предпочел записаться в…

– Ладно, – со смущенной улыбкой оборвал его Льето, – сойдет. Я просто собирался попросить у тебя совета по поводу кольца, которое хочу подарить.

– Кольца? Это для Вивианы, да? Спорю, что у нее день рождения.

– Хм… нет. Не совсем. На самом деле это скорее кольцо на помолвку.

– Помолвку? – повторил Дудон в полный голос. – Ты собрался жениться?

– Т-ш-ш-ш! – прошипел побагровевший Льето. – Не хочу, чтобы…

– Эй, парни! Льето женится на Вивиане! – с радостной физиономией объявил Дудон всем окружающим, а лицо Льето перекосилось до неузнаваемости.

Все повернулись к фламандцу, который жалобно лепетал, умоляя соседа заткнуться, и дружно закричали «ура!» в честь будущего новобрачного. Бенедиктинец, продолжавший читать с возвышения на другом конце зала, внезапно остановился и бросил разъяренный взгляд в их сторону. Однако, поскольку повторного нарушения не последовало, он смог продолжить свою заунывную литанию.

– Думаешь, стервец, ты самый сообразительный! – проворчал Льето, испепеляя взглядом развеселившегося Дудона. – Мне следовало бы отрезать тебе нос, чтобы научить держать язык за зубами!

– Да успокойся ты, друг, все равно тебе пришлось бы всем объявить рано или поздно.

– Да, но все будто сговорились, чтобы помешать мне сделать это самому!

– Все равно я тебя поздравляю. Вот бы и мне так повезло и я встретил бы женщину вроде Вивианы! А ты собираешься провернуть все до фазы холодного сна?

– Но это же невозможно, дурень! Холодный сон всего через несколько дней, у нас никак не хватит времени подготовить даже чисто символическую церемонию.

– На твоем месте я бы все-таки попытался. А то вдруг потом у тебя ничего не получится…

– Ох, только не начинай нести всякий вздор. Эти россказни – полная чушь.

– Ну, не знаю, я что-то дергаюсь, когда думаю об этом странном сне.

Рассеянно прислушивающийся Танкред повернулся к нему:

– Чего ты боишься, Дудон? Что не проснешься?

– За это можешь не беспокоиться, – бросил ему Олинд. – Проснешься, как положено, через десять месяцев, только, когда попытаешься встать, не поймешь, что происходит. Твои когти заскребут по стенке камеры, а хилые крылышки начнут бесполезно трепыхаться, потом ты захочешь позвать на помощь, а получится: ко-ко-ко!

Тут солдат изобразил глупую курицу, вызвав дружный смех соседей по столу.

– Не вижу ничего смешного, – обиженно пробурчал Дудон.

Обычно он легко переносил шутки в свой адрес, но ему все же не нравилось, когда его при всех выставляли тугодумом.

– Я так сказал просто потому, что ходят слухи, будто холодный сон может вытворять с нашим телом разные штуки. Мутации и все такое.

– Ну да, – поддержал кто-то, – а еще ожоги, а то и отмороженные конечности.

– Нет, это все ахинея, – ответил Танкред. – Холодный сон только название. На самом деле он не такой уж холодный. А вот что действительно пугает людей, так это запуск двигателей Рёмера. Вся проблема в проходе через туннель ускорения; мы, конечно же, сэкономим несколько лет путешествия, но правда и то, что никто в точности не знает, как на организмы подействует созданное при этом поле. Вот люди и выдумывают разные страшилки вроде этих небылиц про мутации.