закрыл за ней дверь, а сам сел спереди, на пассажирское. Елена Алексеевна завела мотор, и машина медленно вырулила на дорогу.

Катя смотрела им вслед, пока «тойота» не скрылась за поворотом. Потом повернулась и пошла в общежитие.

Вахтерша баба Таня тут же накинулась на нее, как цепная собака:

– В домашних тапках куда бегала?! Курить? Ух, Чернова!

– Нет, я на крыльце постояла. – Катя приготовилась защищаться. – От меня дымом и не пахнет, понюхайте!

– Делать мне больше нечего, нюхать вас тут, – буркнула баба Таня. – Что, уехала ваша Хорошилова?

– Уехала, – подтвердила Катя.

Баба Таня пожала плечами и снова уселась в скрипучее кресло в стеклянной будке.

Катя прошлепала тапочками по лестнице, зашла в комнату и увидела, что Вика, наклонившись, ковыряется в холодильнике.

– О, Катюх! – Она выпрямилась и обернулась. – Давай поедим уже, а то живот с голодухи подвело.

– Ты где пряталась? – удивилась Катя. – Двенадцатый час!

– В комнате у пацанов сидела, – смущенно созналась Вика. И правда, глаза у подруги были накрашены, а от толстовки разило сигаретами. – Не хотела с этой прощаться, – продолжила она. – Вещи ее собирать, чемодан таскать. Уехала – и слава богу! Наконец-то займу нижнюю койку!

Катя промолчала. Она не понимала, за что Вика так взъелась на Леночку. Но, так или иначе, эта история уже закончилась. Или нет?

– Вик, знаешь, я тут вчера ее книги относила в библиотеку…

– С чего это? – перебила соседка, выкладывая на стол сыр, хлеб и колбасу. – Сильно добрая ты, Кать. Пусть бы сама тащила. Даже посидеть вчера не удосужилась с нами, как нормальный человек, и тебе не дала!

– Да я не об этом! – Катя уже догадывалась, что вряд ли встретит понимание, но подслушанный разговор крутился в голове, а поделиться больше было не с кем. Раньше хоть бабушке можно было рассказать. Пусть бы строжилась насчет секты, но хоть выслушала бы. – Представляешь, иду в библиотеку мимо деканата, а там дверь приоткрыта, и Крыса с Лен Лексевной разговаривают про Леночку и про это Лебяжье…

Викино лицо тут же скисло и становилось все кислее, пока Катя пересказывала непонятную беседу. Она еле дослушала.

– Знаешь, мне вот уже вообще не интересно ни Лебяжье это, ни их загоны. Сбагрили эту принцессу, и ладно! Аж в комнате светлее стало. Эта рожа вечно понурая, тайны какие-то! Тошнит, буэ-э-э! – В противовес своим словам Вика шлепнула на батон щедрый ломоть колбасы. – Тебе бутер сделать?

На следующей неделе начались зачеты. Учебы было столько, что Кате стало некогда размышлять о Лебяжьем и тамошних проблемах. Вика переехала на опустевшую кровать, и атмосфера в комнате действительно стала приятнее и спокойнее. Не нужно было больше ходить на цыпочках вокруг спящей Леночки, свет гасили за полночь, а знаменитый «крем за три тыщи» снова достали из тумбочки и втроем смазали буквально за две недели. Катя не могла не отметить, что ее руки, поврежденные тяжелой работой на холоде, отреагировали на крем отлично. Кожа снова стала гладкой и нежной, мозоли и цыпки пропали, даже ногти, казалось, стали более блестящими и крепкими.

– Стоит своих денег, – вздыхала Надя. – Жаль, не зарабатываем мы столько.

– Надо в следующем году купить защитные перчатки, – соглашалась Катя. – Такие резиновые, с подкладом. Чтобы больше не было проблем с кожей.

Экзамены она сдала на отлично. Даже Крыса не нашла к чему придраться, и Катя в восторге выбежала из здания колледжа, размахивая зачеткой.

– Сдала? Сдала? – встретили ее уже отстрелявшиеся соседки.

– Пятерка!!! – завопила Катя, сбегая с крыльца.

Скоро они втроем плюс Мишка уже сидели в автобусе – ехали в город, в кафешку, отмечать. Катю слегка раздражало, что Великанов незаметно стал постоянным участником их посиделок. Но теперь уже ладно, все равно скоро домой. Осталось только вернуть в библиотеку учебники, прибраться в комнате, сдать бдительной баб Тане по списку матрасы и одеяла – и свобода! По пути они зашли на автовокзал, взяли Кате билет на завтра.

– А чего ты не поездом, Катюх? – спросила Надя. – В автобусе укачает, жара…

– Да поезд ночью уходит и приходит слишком рано, – ответила Катя, пересчитывая сдачу. – Кто там меня в четыре утра будет на вокзале встречать с баулами?

Впрочем, и в семь вечера ее никто на вокзале не встретил. Мама не отвечала на звонки, и Катя, тревожась, дождалась трамвая и поехала домой.

Квартира была пуста, окно на кухне открыто. По комнатам гулял сквозняк.

Катя оттащила сумку в спальню и снова принялась звонить маме. Она набирала и набирала номер, то и дело бегая на лестницу: не могла же мать надолго уйти и бросить окно открытым? Длинные гудки в трубке сменились равнодушным «абонент недоступен». Катя поплелась на кухню и там на краешке стола заметила мамин старенький телефон, разрядившийся от непрерывной вибрации. Так вот что все это время так странно жужжало за стеной… Но что же делать? Полицию вызывать?

Она снова вышла на лестницу и постучала в дверь соседки тети Сони. Сначала было тихо, потом раздались шаркающие шаги, щелкнул замок – и соседка высунула нос в слегка приоткрывшуюся щель:

– Кто тут? А-а-а, Кать, ты? Вернулась? На каникулы? – Тетя Соня сняла цепочку.

– Да, здрасьте! – Катя только сейчас обнаружила, что дышит тяжело, как будто долго бежала. – Теть Сонь, вы не знаете, где мама? Я с вокзала приехала, а ее нет. И окно на кухне…

– Мама-то? Так бегает по кварталу, поди, охламона своего выкрикивает, – пожала плечами соседка. – Я ее в окно с час назад видела. Но это ж надо, дочь приехала, а она даже не встретит. Совсем у бабы крыша съехала с этим уголовником малолетним. Ты как с вокзала-то добралась? Надорвалась, поди, с сумками? Ключ-то есть? У меня ж лежит ваш запасной. – Она развернулась и пошла куда-то – наверное, доставать ключ из ящика комода.

– Не надо, теть Сонь, у меня свой! – крикнула ей вслед Катя. – Я тогда пойду, спасибо!

– Ты по дворам пройдись, – посоветовала соседка, возвращаясь, чтобы запереть дверь. – Она дальше проспекта-то не уходит обычно, поди, встретишь где-нибудь.

Кате вовсе не хотелось ходить по дворам. День был жарким, и в автобусе ее действительно укачало. «Вот сейчас выпью чаю и пойду», – договорилась она сама с собой и поставила чайник.

Дверь скрипнула, и в прихожую зашла мама.

– Максюша? Ты здесь? – позвала она слабым голосом.

– Мам, это я. – Катя вышла из кухни, вытирая руки полотенцем. – Ты забыла, что я сегодня приеду?

– Ох, Катька, прости. – Мама обмякла и опустилась на стул в прихожей – совсем как тогда, в январе, когда Макс вывернул ей руку и убежал. – Забыла. Брат твой меня доконал, в могилу меня сведет…

Катя присела возле нее на корточки и взяла мамину безвольную руку в свои.

– Катьк, – простонала мама, сгибаясь пополам, – умираю я, не могу… Опять убежал! Я его уже и полицией пугала, говорю: сдам тебя – и все тут, пусть они тебя проверяют! Так он не верит мне, Катька-а! Кать, он сегодня компьютер свой продал! Пришел какой-то парень и все забрал. Все забрал! Наушники, монитор, мышку эту проклятую! Я говорю: «Максюш, ты же так любишь этот свой компьютер, играешь все время…» А он мрачный такой, не ответил, отпихнул меня и говорит: «Иди к себе в комнату, не лезь!» Я пошла. Он такой сильный стал, Катя…

Катя заметила на мамином запястье большой свежий синяк, и сердце ее застучало как отбойный молоток. Макс бьет маму?

– А когда вышла, – задыхаясь, продолжала мама, – когда вышла, его не было, Кать! Ушел! Куда деньги понес – не знаю! Я боюсь, Катька-а-а!.. Я выбежала за ним, кричала его… Весь квартал обежала и соседние…

– Тетя Соня сказала, что ты часто его вот так ищешь. – Катя перебила мамины стенания. – Мам, это уже бесполезно. Может, нам действительно позвонить в поли…

– Тетя Соня, – от ярости, полыхнувшей в голосе мамы, Кате стало страшно и жарко, – тварь подзаборная! Сука старая, сидит там у себя в норе и все подглядывает, все подслушивает! Все-то она знает, уродина! Я тебе, Катька, запрещаю с ней разговаривать! Ясно тебе? Ты с нами или против нас? Если будешь со всякими любопытными болтать, то ты мне не дочь!

– А что должен сделать Макс, чтобы ты ему сказала: «Ты мне не сын», а? – запальчиво крикнула Катя.

Мама, не раздумывая, отвесила ей тяжеленную пощечину. Катя ахнула, не удержалась на корточках и с размаху плюхнулась на грязный пол, схватившись за щеку. В ухе гудело, в глазах двоилось. Мама, опомнившись, сползла со стула и схватила Катю за руки.

– Прости меня, дочка! Ну прости, я не хотела… Ой, Катька, что делается-то,