По привычке хотела попрощаться, но одернула себя. Потом погасила свет в прихожей и закрыла дверь.

11

В воскресенье на автовокзале выяснилось, что последний автобус до Новосибирска отменили. Катя сунулась в кассу, но билеты на предыдущий уже раскупили. Она готова была ехать стоя в проходе – так не хотелось задерживаться дома. Но водитель наотрез отказался брать лишних пассажиров, и пришлось шлепать по раскисшей снежной каше обратно к маме. Вот черт, а как же пары? Утренний автобус придет в лучшем случае к десяти, а в двенадцать уже хирургия.

Сидя под форточкой в темной кухне, Катя написала Вике, что опоздает на учебу. Подруга ответила почти сразу: наверное, как всегда, лежала на кровати с телефоном.

Привет, Катюха! Конечно, предупрежу. Только ты бы на третью пару не опаздывала, сама знаешь Крысу)) Как ты там?

Да все нормально)

Катя на секунду задумалась, потом добавила:

Как там Леночка?

Она была почти уверена, что с Леночкой все в порядке, – иначе, наверное, Вика написала бы ей сама. Вика долго печатала: видимо, стирала и набирала заново. Наконец на экране высветилось:

Ой, Кать, не трави душу! Тут целая комедия с этой нашей страдалицей. Живая она, на пары ходит. Уже зачеты получила по всем предметам. Я тебе такое расскажу, когда приедешь!

Так расскажи сейчас!

Да ну, писать долго. Лучше приезжай! Я схожу с утра к Е. А., она, может, тебя от Крысы спасет, если опоздаешь. Мы уже спать ложимся, прикинь. Е. А. потребовала обеспечить этой актрисе «здоровый сон» – то есть у нас теперь в девять отбой. Ждем тебя завтра!!!

Катя отложила телефон и с силой потерла лоб. Что за комедия? И как Леночка ухитрилась за неделю сдать все зачеты? А как же Крыса?

– Катюш! – позвала мама из комнаты. – Иди ложиться, вставать завтра рано!

Катя прошла мимо сидящего за компьютером Макса. На круглой курчавой башке огромные наушники, на экране какой-то желтый танк выезжает из кустов. Макс громко матерился и тыкал в мышку, заглушая мамины молитвы.

В комнате Катя прикрыла за собой дверь: мат, щелчки и скрип компьютерного кресла стали глуше. Села на расстеленную кровать и накрыла замерзшие ноги одеялом. Мать, не отрываясь от чтения молитвенника, дотянулась до двери и снова распахнула ее. Катю передернуло. Неужели мама и правда считает, что это убережет брата от неприятностей? Все равно он ничего не слышит за этим треском и пальбой в наушниках, а если и услышит, то не обрадуется. Начнется новый скандал. С хлопаньем дверьми, рыданиями, оскорблениями… Хоть бы эта ночь прошла спокойно, а завтра она уедет в Новосибирск и до середины лета не вернется.

– Опаздываете, Чернова?

– Игорь Николаевич, извините, я…

– Ладно, ладно, проходите. Елена Алексеевна предупредила, что вы задержитесь. – С самого начала было ясно, что препод по анатомии не сердится. Игорь Николаевич вообще редко сердился всерьез. – Как вы? Нормально там у вас все прошло?

Катя кивнула, убирая от лица растрепанные волосы. До трамвая бегом, до автобуса бегом, от автобуса до колледжа тоже бегом. Хоть бы Вика не забыла взять ее сумку, как обещала.

Она оглядела класс и обнаружила, что ее обычное место рядом с Викой занято: теперь там сидела Надя. Значит, ей садиться к Леночке? Или на задние ряды, где свободно? Оттуда не видно доску, да и Леночка, наверное, обидится.

Когда Катя проходила мимо, Вика, чуть покраснев, подала ей сумку.

– Мы думали, ты на анатомию не успеешь, – шепотом извинилась она.

– Да ничего страшного. – Катя села с Леночкой и достала из сумки учебник и тетрадь. – Потом поболтаем!

Всю пару Катя украдкой косилась на соседку. Леночка выглядела обычно, может, чуть более бледная. Одежду она сменила: из-под халата торчали воротник и манжеты темно-синей водолазки. Волосы вымыты и расчесаны, лицо спокойное. На Катю она не смотрела, только кивком поздоровалась, когда та села рядом.

После анатомии все повалили в столовую. Катя присоединилась к Наде и Вике, которые ждали ее, отойдя в сторонку.

– Ну, слушай, Кать, – тихо заговорила Вика, убедившись, что они достаточно оторвались от остальных, – это просто капец какой-то! Значит, когда ты уехала, Лен Лексевна еще раз зашла ко мне. Пригрозила отчислением, если кому-нибудь расскажу, прикинь? Но это уже бесполезно было, слухи-то поползли. Два пацана из тридцать второй группы дежурили на коровнике, когда Леночку притащили в клинику. Отрабатывали долги, а Лен Лексевна не знала, что там кто-то будет в это время. Короче, они все увидели, и уже во вторник весь колледж был в курсе, что Хорошилова отравилась. Леночка в субботу и воскресенье в общаге не ночевала, в понедельник ее на парах не было, в клинике тоже. Я уж подумала, ее все-таки в больницу отвезли, но во вторник после занятий Лен Лексевна ее привела в комнату. Ты расскажи, Надь, я же в магазине была.

– А что рассказывать? – пожала плечами Надя. – Ну, привела ее… Бледную как смерть, но на своих ногах. Помытую, переодетую – и то ладно. Усадила на кровать, велела мне, чтобы я ей чаю налила. Не нравится мне такое вообще-то, я сюда приехала не служанкой работать. Ну, налила. Пока я с чайником возилась, она о чем-то шепталась с Леночкой, потом вышла и меня позвала. Сказала следить за ней, заботиться, если что – сразу ей звонить, ну, Елене Алексеевне то бишь. Мне что, своих детей мало?

Катя с удивлением заметила, что обычно спокойная Надя рассержена. Ноздри раздуваются, губы сжались в линию, даже очки сползли на кончик носа. Она яростно придавила их пальцем к переносице и продолжила:

– Вечером Алексеевна опять пришла. Меня выгнала из комнаты. Кать, ты можешь себе вообразить? Сказала, чтобы я погуляла, а ей надо с Хорошиловой поговорить. Уселась к ней на кровать… Ну, я что могу сделать? Взяла английский, ушла на кухню.

– А я, – перебила ее Вика, – в душе была. Возвращаюсь, смотрю, дверь приоткрыта в нашу комнату и какие-то голоса слышны: вроде не Надя говорит. Ну, Кать, это нехорошо, но я встала за дверью и решила послушать, что там за тайны такие.

– И что? – торопила ее Катя.

– Да чушь какая-то. – Вика закатила глаза. – Короче, я не так много услышала, потому что у Лен Лексевны телефон зазвонил и она пошла к выходу. Мне пришлось та-а-ак прыгнуть, аж до конца коридора, чтобы она меня не запалила! В общем, они тихо говорили…

– Да что говорили-то?! – У Кати кончалось терпение. Мимо прошли несколько студентов, возвращавшихся из столовой, один из них удивленно обернулся на Катин вопль.

– Да не ори ты! – Вика махнула на нее рукой. – В общем, мутно как-то. Я сначала услышала, что Леночка сказала: «Вот и тогда меня вырвало». А Лен Лексевна сказала, что это хорошо, сопротивляемость организма высокая, что-то такое. Но это фигня, вот потом началось интересное! Леночка сказала, что ей все равно здесь не учиться, а Лен Лексевна ей в ответ: ты хотя бы до конца года продержись. Леночка опять такая: типа ничего не хочу, туда-сюда, все мне не мило, все черно, а Лен Лексевна: погоди, осенью, может, по-другому заговоришь. И потом такая: все пережили, и ты переживешь, забудешь, вот хоть на меня посмотри или на Светлану Геннадьевну. Мы забыли и дальше живем. Да, тебе тяжело пришлось, раз отвар не подействовал…

– Что? Какой отвар? – не поняла Катя.

– Вот не знаю. Отвар, говорит, не подействовал, но со временем и ты… И тут у нее телефон зазвонил. Кать, ну и че ты думаешь?

– Э-э-э…

Катя не успела ничего сказать, потому что Вика снова заговорила:

– А! Вот еще что! Я для вида поторчала в коридоре, типа в телефоне ковыряюсь, потом вернулась. Зашла в комнату. Эта сидит на постели, глазами хлопает. Потом встала, в туалет пошла. А я смотрю: у нее из-под подушки торчит уголок зачетки. И тут меня как током дернуло! Я вытащила зачетку, открыла – а там, Кать, все зачеты стоят! И экзамены! С подписями. Даже Крысина подпись, прикинь? Число – девятое марта на всех зачетах, сегодняшнее, ну, тогдашнее. Вот как раз этот день, когда Леночка в общагу вернулась. Ну как тебе, нравится?

Кате это совсем не нравилось.

– Блин, да что это вообще такое? – Она подняла глаза на подруг. – Вам не кажется, что все это странно?

– А что тут странного? – фыркнула Вика, скорчив рожу. – Леночка эта совсем обалдела – вот что. Учиться не хочет, а зачеты получать хочет. Лен Лексевна ей помогает во всем – боится, видать, что в ее колледже какая-то дура с собой покончит. Ну и землячки они –