Не сразу, через годы, когда Марина была уже опытным медиком, она предположила… Там, на свадьбе, Александр что-то вспомнил. Кого-то. Скорее всего девушку, другую девушку, которую любил. И забыл после своей контузии. Он ведь вообще чудом выжил. Хирург, оперировавший его, потом ещё долго не переставал удивляться: выздоровел, даже без всяких осложнений! А они, видимо, были, эти осложнения: избирательная потеря памяти.

Марина даже рассказала об этом сыну, когда Михаил уже был студентом и собирался жениться на Людмиле. У них тогда такой душевный, откровенный разговор получился, и она не удержалась: рассказала Мише, что его погибший отец её не любил. Похоже, всю жизнь любил другую женщину. И сделал в честь неё у себя на руке татуировку. Спросила:

– Ты видел когда-нибудь?

Нет, Михаил тогда, мальчиком, ни разу этого не видел.

– Ну конечно, – усмехнулась Марина, – он скрывал. Специально наколол у самого плеча, никогда не ходил просто в майке. Небольшой такой рисунок, красивый, в два цвета – лиловый и красный, но не яркие, приглушённые. Я толком не разглядела, полумрак был, а там фигуры замысловато переплетались. Но мне показалось – что-то вроде маски, нотного знака, сердца… Он тогда, в семьдесят третьем, приехал из Вьетнама, я увидела наколку и спросила. А он сквозь зубы ответил: «Воспоминания молодости». Я, дурочка, стала было расспрашивать, что это означает. Он встал с постели, надел футболку с рукавами, бросил: «Тебе не понять», и ушёл спать в другую комнату, к тебе… Это какой-то шифр, наверное та женщина его понимает. Дай Бог! У меня всё хорошо сложилось, пусть и у него…

Эта последняя странная реплика матери заставила Михаила вдруг подумать: «А, может, отец жив?» Но это было нелепо. Конечно, маму разволновали воспоминания, она мысленно вернулась в то время. И Михаил почти сразу забыл эту свою догадку.

Александр и в самом деле сделал татуировку в Ханое, в мастерской мастера Ли Чанга. Худенький пожилой художник-татуировщик пользовался популярностью у военных. А когда один коллега показал Чаренцову сделанное под лопаткой изображение летящего дракона – чёткое, изящное, с прорисовкой деталей, в два цвета, – Александр вдруг решился. У него перед глазами как-то сразу возник этот рисунок, он словно услышал голос Леночки: «Хочешь, эти три ключа будут нашим тайным знаком? Скрипичный, басовый и баритоновый – сердце и маска…»

«Никто не поймёт, только она!» – подумал он с тоской.

Он хорошо говорил по-французски, и потому сумел описать сюжет Ли Чангу. Да ещё набросал на бумаге рисунок. И попросил: «Надо сделать так, чтоб сердце и маска – понятно, а их каких знаков – трудно понять». И мастер сделал ему чудесную татуировку на руке, чуть пониже левого плеча.

Александр оказался во Вьетнаме в декабре 72-го года, и сразу включился в поединок противовоздушной обороны Вьетнама и военно-воздушных сил США. Эту операцию американцы назвали «Лайнбеккер-2»: несколько дней шла массированная, «ковровая» бомбардировка Ханоя, порта Хайфона, всех промышленных и стратегических объектов. 700 боевых самолётов, стратегические бомбардировщики «Летающая крепость» В-52… «Двенадцать огненных дней и ночей» – так потом вьетнамцы назвали этот почти непрекращающийся бой. И Чаренцов был в самом центре его, у родных зенитно-ракетных комплексов С-75. И в том, что американцы потерпели поражение, его заслуга тоже была. 30 декабря операцию остановили, а через месяц было подписано Парижское соглашение о прекращении бомбардировок ДРВ и выводе войск из Вьетнама. Ненадолго уехав в отпуск, домой, он вернулся в Индокитай ещё на два года, уже в другом качестве – военного советника Патриотического фронта Лаоса. Воевал вместе с вооружёнными отрядами «Патет Лао» до 1975 года, вместе с ними вошёл в столицу – Вьентьян. А через два месяца уже был в Анголе с кубинскими добровольческими отрядами. Там, у вооружённых сил Народной Республики Анголы тоже были зенитные и миномётные батареи. Потом наступило время Афганистана…

Борис Андреевич Полозов был вдовцом, старше Марины на восемь лет. Умный, хороший человек, он сразу располагал к себе. И Марина, в первый же вечер, проведённый с ним в ресторане, рассказала ему всё о своей семейной жизни.

– Марина, вы должны разойтись с мужем, – сказал он, положив ладонь на её руку и крепко сжав пальцы. – Жить с нелюбимым и нелюбящим человеком аморально. А я вас люблю и буду любить всегда. Верите?

Заливаясь краской от счастья, с глазами, полными слёз, она кивнула, не находя слов. Борис поднёс её руку к губам.

– Вы знаете, у меня нет детей. Миша станет мне сыном. Вот поедем вместе в санаторий, там поймём – подходим ли мы с ним друг к другу.

В красивом загородном месте, в сосновом бору находился санаторий обкома партии. Марина с Мишей и Борис Андреевич взяли туда путёвки, конечно же врозь, но на один заезд. И Миша так сильно привязался к «дяде Боре», живущему на их этаже, через два номера. С мамой и дядей Борей они вместе ходили на лыжах, катались на коньках по залитому льду вокруг наряженной ёлки, а через неделю вместе встречали Новый год в большом банкетном зале – с музыкой, танцами, весёлыми викторинами. А Дедом Морозом был как раз дядя Боря, и он сразу выбрал себе в помощники Мишу.

После санатория Борис Андреевич стал приходить в гости к Марине и Мише, всегда с подарками. Мальчик радостно встречал его, долго не хотел отпускать. А если Борис засиживался допоздна, он укладывал Мишу спать, рассказывая ему интересные истории. Сам же никогда не оставался ночевать у Марины. Интимные их встречи проходили на его квартире. Они с Мариной решили: пока Александр в Афганистане, о разводе речь не пойдёт.

– Война там не на один год, – сказал Борис. – Столько мы ждать не станем. Но вот когда он вернётся хотя бы ненадолго, в отпуск, поговорим. Думаю, он поймёт.

Через три месяца, в апреле, пришло известие о гибели Александра. В военкомате Марине передали кое-что из вещей и орден Красного Знамени, которым подполковник Чаренцов был награждён посмертно.

Миша тяжело пережил смерть отца. Долгое время просыпался по ночам и плакал. Отказался петь в школьном хоре: у него был хороший голос, он солировал. Но мальчик не мог заставить себя петь весёлые детские песни.

Борис Андреевич всё время был рядом, помогал, поддерживал. Вызвал к себе в обком руководителя школьного хора, предложил ввести в репертуар военную песню из гайдаровского фильма «Судьба барабанщика» – «Эх, горною кручей, на бой неминучий, красный отряд идёт». Когда 9 мая, на городском концерте для ветеранов, ребята спели её, солист Миша Чаренцов заставил зал долго аплодировать…

В июле Борис Андреевич пригласил Марину с сыном поехать вместе с ним к морю, в Пицунду, в санаторий ЦК партии и газеты «Известия». Но перед этим он поговорил с Мишей.

– Я человек одинокий, – сказал, посадив мальчика рядом с собой. – Очень привязался к тебе, твоей маме. Знаю, как вам сейчас трудно, и хочу быть всегда с вами, помогать вам.

Десятилетний Миша посмотрел ему прямо в глаза, спросил:

– Вы хотите жениться на маме?

Борис Андреевич ответил дрогнувшим голосом: