– Здесь наши пути расходятся, Лаура, – пустым голосом произнес Эдгар. – Встретимся в гостинице под утро.

Лаура с ужасом осознала, что он собирается уйти, и вцепилась в его руку.

– Нет! Я не сумею сама! Я не знаю языка, даже пары слов сказать не смогу!

– А я ведь советовал тебе учить языки, – раздраженно ответил Эдгар. – И что прикажешь мне делать? Постоянно быть при тебе переводчиком?

– Я буду учить, буду! – с отчаянием пообещала Лаура. – Только не бросай меня сейчас одну!

– Хорошо. Я помогу тебе, но в последний раз. Отныне тебе придется справляться самой, иначе ты никогда не вылезешь из пеленок. Пора становиться взрослой, душа моя.

Старый центр Бухареста состоял из незаконно занятых зданий, грязных магазинчиков и сомнительных забегаловок. Лаура шла по неосвещенной улице, растерянно озираясь по сторонам и изображая заблудившуюся туристку. Эдгар неотступной тенью следовал за ней. Когда на обманчиво беспомощную девушку напал случайный грабитель, Эдгар неслышно подошел сзади, сжал его горло и отдал жертву Лауре. А после терпеливо наблюдал, как она питается, под конец сказав:

– Теперь мне нужно позаботиться о себе. Увидимся утром.

Эдгар стремительно удалился и растворился во мраке, оставив Лауру бродить в одиночестве по темному враждебному городу. Он видел, что она достаточно наказана за свое опрометчивое легкомыслие и исполнена раскаяния. Эдгар уже простил ее. В конце концов, женщина, которая не делает глупостей, – мертвая женщина, а Лаура все-таки не совсем мертва.

Они встретились под утро в государственной гостинице Бухареста. Там было довольно убого, но Эдгар посчитал, что сейчас лучше лишний раз не светиться в дорогих отелях, где за всеми постояльцами пристально следила служба безопасности. Они с Лаурой не походили на граждан Румынии, несмотря на фальшивые паспорта.

В номере стояли две узкие скрипучие кровати, на одной из которых лежал Эдгар, отвернувшись к стене. Лаура слезла со своей койки и пристроилась рядом, виновато обняв его за плечи и уткнувшись в шелковистые волосы.

– Прости меня, прости! Я была такой дурой. Что я наделала!

Эдгар медленно повернулся к ней.

– Я больше не сержусь на тебя. Да, ты вела себя глупо. Ты еще такой ребенок.

Его слова почему-то сильно оскорбили Лауру. После всего пережитого ей не хотелось выглядеть в глазах Эдгара маленькой девочкой. Она воображала себя взрослой женщиной, умудренной страданиями и полной любви.

– Нет, я уже не ребенок, – с обидой сказала Лаура и требовательно прижалась к его сомкнутым губам, на мгновение поймав тень бесконечности в глазах.

Он ответил на поцелуй, а его рука легко скользнула под ее прозрачный халатик, погладила бедро и нежно провела по груди.

– Нет. Ты отнюдь не ребенок.

Потом они самозабвенно целовались, и ее руки блуждали под его рубашкой, осторожно огибая повязку на гладкой груди. Кожа у Эдгара была теплой, и от сумрака его близости у Лауры сладко кружилась голова. Напитавшись кровью, она чувствовала себя совсем живой, обычной девятнадцатилетней девчонкой. Подавленные желания, естественные для ее возраста, обуревали Лауру. Влечение к Эдгару было столь сильным, что казалось мучительным, почти невыносимым. Ей уже не терпелось перейти последний рубеж. Прервать чинное шествие поколений, свести на нет двухвековую разницу между ними – эта идея завораживала девушку.

Эдгар и Лаура были очень близки к тому, чтобы переступить грань меж их мирами, рассечь ее тем незримым мечом, что лежал между ними. Но наткнулись на иное острие, сверкающее отражением восходящего солнца.

– Рассвет, – жалобно прошептала Лаура, ощутив, как ее кольнуло в шею.

– Ничего страшного, – ответил Эдгар, окидывая ее мечтательным взором, – не расстраивайся. Лучше не в этом клоповнике. Спи, любовь моя!

Он не прекратил обнимать ее, и они так и заснули, полураздетые, не размыкая объятий в рассветной дреме. Спали они долго и пробудились от настойчивого стука горничной, которая бесцеремонно заглянула внутрь и потребовала освободить номер.

После выезда из гостиницы Лаура попросила:

– Давай не поедем сразу в замок, мне надо кое-что сделать здесь.

– Сколько времени тебе потребуется?

– Думаю, часа три.

Эдгар ждал ее на лавочке в парке Извор, с интересом рассматривая недостроенную громаду Дворца народа. Лидер Румынии Николае Чаушеску хотел увековечить себя в камне и бетоне любой ценой, делая это за счет голодающего народа. Его мечта – гигантское здание, значительно превосходящее все известные европейские дворцы, – на протяжении многих лет высасывала из страны все соки. Стояла осень, и фонтаны в парке уже не работали. Вечное умирание было разлито в воздухе, оно осторожно подкрадывалось и осеняло улицы прощальным золотом, шуршащим под ногами. Солнце уже не грело, но вдруг ослепительно сверкнуло из-за черной тучи, будто вобрав в себя жизнь и свет всей Вселенной, так что даже пришлось зажмуриться. Лаура шла по аллее, совсем другая, почти прежняя. Ее волосы снова стали белокурыми, но не такими переливчато-золотистыми, как раньше, а кукольно-платиновыми. Их обгоревшие концы были ровно обрезаны до лопаток. Лаура перестала быть темным сгустком противоречий с непробиваемой стеной упрямства и духом своеволия. В ней вновь заговорила отзывчивость и проступила проникновенная светлость.

– Я обесцветила волосы, – с радостной улыбкой сообщила Лаура. – Ничего, что они не совсем такие, как раньше. Со временем отрастут новые. Жаль, что волосы у нас растут не так быстро, как у людей.

Вместо ответа Эдгар обнял Лауру за плечи, поправил на ней яркий оранжевый шарфик, который купил в аэропорту, и указал на здание дворца.

– Я полагаю, что диктатор не доживет до окончания строительства своей пирамиды. В мире грядут большие перемены, Лаура. Холодная война закончится, но Восточный блок распадется. Скоро здесь будет очень интересно. А я купил тебе подарок, с которым ты сможешь скоротать скучную зиму в нашем замке. – Он протянул ей учебник румынского языка и словарь. – Ладно, поехали домой.

Замок в Добрудже приветливо принял их в свои объятия, как будто они и не уезжали никуда. Все вещи лежали на своих местах, дожидаясь возвращения хозяев. День выдался на удивление теплым, из открытого окна лились лучи осмелевшего ноябрьского солнца. Пахло осенью, тревожно и томительно, над озером клубились туманы, насыщенные острыми ароматами. Лаура никогда не видела такой красивой осени. Деревья вокруг замка были озарены закатным золотом и тронуты кровавым тлением. За их маскарадными красками скрывалось неизбежное увядание. Воспаленная, чахлая, угасающая красота, недолговечное зарево которой скоро останется лишь в памяти.

После переезда Лаура чувствовала приятную, почти человеческую усталость. Она скинула платье и лежала в кровати в одной майке и трусиках, наслаждаясь долгожданным покоем. Она была дома, и впервые переживания из-за смерти Мэтта перестали угнетать