– Насколько всё плохо? – спросила Анна. Он хрипло вдохнул, а на выдохе струйка крови стекла у него изо рта по подбородку.

– Хреново, сержант, – ответил он, и было видно – так оно и есть. Рукав кольчуги был весь в крови – там удар меча продырявил ему руку и глубоко пропорол потроха. После таких ран не выживают, если не вмешается врач, да даже если и вмешается, всё равно обычно это конец. Ник поднял голову.

– Желаю исповедаться, отец, – прошептал он.

Я кивнул, обернулся к Анне:

– Побуду с ним. Иди-ка остальным помогай.

Она обнажила кинжалы и отправилась на звуки борьбы в глубь постоялого двора – её обезображенное шрамом лицо горело непоколебимой решимостью. Плохо же придётся тому, кто встретится ей на пути!

Я присел возле Ника:

– Говори, во имя Госпожи нашей.

– Я умираю – я это понимаю. Умираю и страшусь, отец. В жизни я много нагрешил и не во всём исповедался… Не знаю, хватит ли у меня времени и сил сейчас во всём признаться, вот и боюсь.

– Пришло и тебе время переплыть реку, и Госпожа наша тебя прощает, – сказал я. – Во имя Госпожи нашей.

– Во имя Госпожи нашей, – повторил он.

Я простёр руку, чтобы возложить ему на чело, но Ник уже умер. Тогда я встал, вынул Пощаду и Укоризну и направился вверх по лестнице.

На лестничной площадке я наткнулся на человека. Был он мне не знаком, так что когда я добрался до последней ступеньки, то вогнал ему Укоризну прямо в пах. Незнакомец скрючился, завопил и рухнул, и я раскроил ему горло Пощадой.

– Эй, Благочестивые, отзовись! – воскликнул я. Из-за стены передо мной донёсся крик, затем ругань, потом как будто обрушилось что-то. Пинком я распахнул дверь и вижу – на Луку Жирного наседает какой-то мужик с палицей. Лука, как мог, уклонялся и уворачивался, не опуская клинка, но трудно устоять против палицы, если ты без щита. Человек снова взмахнул своим оружием, Лука увернулся, палица треснулась об дверь, через которую я только что вошёл, и разнесла её в щепки. Взмахом Укоризны я отсёк ему кисть руки по самое запястье. Палица с грохотом свалилась на пол – отрубленная кисть так и вцепилась в рукоять, Лука сделал выпад мечом, и всё было кончено.

– Чёрт, но их-то тут до хрена! – пропыхтел Лука, раскрасневшийся и потный, не привыкший к подобной нагрузке. – Эти не то, что предыдущие мудели, это уже грёбаные солдаты.

Я тоже об этом подумал – никто из гражданских не вооружался палицей, да и едва ли умел с ней правильно обращаться.

Этот Мясник (или кто он там), по всей видимости, начал вербовать себе новобранцев из ветеранов, которыми понемногу наполнялся город. Это было плохо, но навело меня на дельную мысль.

– А где Йохан?

– Занял верхний этаж вместе с сэром Эландом, – сказал Лука. Я на это и рассчитывал:

– Подожди пока здесь. Как придёт время, сообразишь, что нужно делать.

Я бросился вниз, в подсобку. Там Анна Кровавая извлекала кинжал из глазницы покойника. Руки у неё были в крови по локоть, а пол комнаты устилали трупы. Анна всегда предпочитала ближний бой. Именно так она и заработала своё прозвище.

– Объявляй молот. Помнишь, как мы в Мессии заняли восточную галерею? – спросил я.

Анна кивнула и удачным рывком наконец выдернула кинжал. Мы торжественно вступили в главный зал, она запрокинула голову и глубоко вдохнула.

– Отряд, слушай мою команду! – разнёсся по зданию крик её лужёной сержантской глотки. – Молот!

Анна не владела тактикой, но волею Госпожи нашей была наделена зычным голосом, а на поле боя один горластый командир иной раз стоит дороже двух мудрых. Что толку в мудрых приказах, если их никому не слыхать? Тут же из других комнат на первом этаже к нам поспешили трое с окровавленными клинками. Сверху раздался ответный рёв – боевой клич Йохана. Я услышал, как по деревянным доскам пола грохочут сапоги – к нам спускались. Их осталось шестеро, и они драпали по узким коридорам от бешеного натиска Йохана и сэра Эланда, и когда они проходили через дверь, которую занимал Лука Жирный, он одним прыжком присоединился к преследованию. Это и был молот. Враг думал окопаться в главном зале, где у него будет где развернуться и воспользоваться численным перевесом, но там их ждали наши клинки. Мы были наковальней – и враг оказался зажат между нами и молотом.

Это была кровавая бойня. Подобную тактику мы уже использовали в Мессийской мясорубке, правда, не могу приписать себе честь её изобретения. Замысел принадлежал командиру, но что сработало однажды, не подведёт и снова. В тесноте – скажем, в коридорах, галереях или подкопах – количество значит немного. В таких условиях важна ярость, и когда двое бросаются в атаку, словно дикие звери, то могут обратить в бегство хоть целый взвод. Именно так и поступили Йохан с сэром Эландом, и враг был сломлен и бежал, ища место, где можно было бы рассредоточиться и сражаться всем вместе. Уловка заключалась в том, что там их уже поджидал вооружённый отряд. Загони их в ловушку – и сокруши ударами с двух сторон. Молотом и наковальней – вот так мы отвоевали дом в Скотобойном закоулке. Это была победа, но она досталась не даром. Ник Нож уже совсем испустил дух и лежал у меня за спиной на полу, в гуще боя ещё один из наших присоединился к нему в переправе через реку. Был он из отряда Йохана, а я, к стыду своему, не знал даже, как его звать.

– Ганне крышка, – бросил Тесак: было не похоже, что его это каким-то образом волнует. Йохан бросил взгляд на своего павшего бойца – тот лежал ничком с мечом между рёбер и в кольчуге, напитанной кровью.

– Да… – сказал он, и, кажется, больше ему сказать-то было и нечего. У Йохана в отряде никогда не существовало той близости между людьми, какая была у меня, но это даже для его манеры руководства выглядело слишком уж холодно.

– Кто это был? – спросил я.

Йохан пожал плечами:

– Солдат, призывник. Мне по большей части присылали всё каких-то полудурков. Вот Тесак – добрый малый, ну, Билл Баба за себя постоять умеет, а все остальные – так, и плевка не стоят.

Я подумал про Мику и Хари, которые остались в «Кожевнике», – оба были однополчанами Йохана, и я мысленно не согласился с братцем по этому вопросу. Но спорить всё-таки не стал. В конце концов, неподходящее было время, чтобы обсуждать солдатские заслуги. Хотя нет, было кое-что.

– Биллу я дал новое прозвище. Теперь он управляет притоном и хныкать больше не будет. Он теперь Билл Бабник.

Йохан рассмеялся, а Тесак отвернулся и сплюнул на пол – показать, что он обо всём этом думает, но мне удалось-таки разрядить обстановку. Гибель Ника Ножа меня глубоко огорчила, но вот Ганну я не знаю, да и Йохан, очевидно, мало о нём беспокоится, так что, как по мне, скорбеть по нему значит напрасно тратить душевные силы. Впереди много дел. До рассвета нужно убрать трупы, обеспечить оборону дома в Скотобойном закоулке. Уборка трупов – грязная работа, но Лука Жирный заявил – дескать, где-то неподалёку есть чумной ров, в котором осталось свободное место. Свалить туда ещё немного мёртвых тел без одежды, перекопать – никто и не заметит. Грязная работа, как уже говорилось, но бывало ведь и похуже. Каждому из нас приходилось делать кое-что похуже.