Наутро после Божьего дня мы с Анной взяли Билли и отправились с ним по двору конюшни, переулками, к тропинке, что ведёт вдоль реки. Анна после удара в Скотобойном закоулке до сих пор хромала, и я было намекнул в том смысле, что ей идти не обязательно, однако, с её точки зрения, тут я был не прав. Поэтому двигались мы медленно, но всё же кое-как дотащились до Колёс вместе с Билли Байстрюком. Наверно, сошли бы мы за счастливое семейство, если бы у Анны под плащом было надето платье, а не мужские штаны, рубаха и куртка, как она настаивала. Посмотрел я на Билли и подумал – а ведь, поди, неплохо бы заиметь семью. Конечно, не с Анной Кровавой; я знал, что этому не бывать, да и, сказать по правде, я бы и сам не захотел. Мы с ней друзья, да и всё. Затем думы мои переместились к Эйльсе, и я почувствовал, что вот тут, наверно, уже другое дело. Мысль была, что и говорить, совершенно дурацкая. Работать на корону мне и так тошно и без того, чтобы думать о Слуге королевы в таком разрезе. Об этом, ясное дело, не может идти и речи, однако я всё думал о ней.

Наконец внимание удалось переключить на переулок, ведущий до двери Старого Курта. Я заметил – к двери приколочена новая крыса, на вид пойманная всего несколько часов назад.

– Дома, – кивком указал я на крысу.

– Ага, – ответила Анна.

Я постучал и произнёс условленную фразу:

– Уму-разуму ищу, златом-серебром плачу!

Старый Курт открыл и, увидев нас, заулыбался.

– Томас Благ и прекрасная дама, – сказал он, – ага, и этот славный отрок тоже здесь!

Билли Байстрюк воззрился на Старого Курта с непроницаемым лицом. Немного погодя обернулся и поднял взгляд на меня:

– Остаюсь, – объявил он. Я моргнул. Точно таким же образом он решил, что Эйльса останется работать в «Руках кожевника». Тогда он был прав, но здесь ведь совсем другое дело. Я не собирался подводить к этому вопросу настолько скоро, или хотя бы не вот так, без предисловия.

– Я пообещал, что посмотрю на вашего мальца, – проворчал старик. – Только и всего, Томас.

– Обучить парнишку надо, – упорствовал я, – ну а он готов начать, вот и всё. Ты ведь знаешь, что бывает с подростками, если уж им в голову что втемяшится. Можно нам войти?

Курт кивнул и провёл нас в пыльную гостиную, где над нетопленым камином висел меч некоего короля. По крайней мере, так утверждал сам Курт. Билли уселся на низенькую табуретку перед холодной решёткой и задрал коленки к подбородку. Он был словно у себя дома.

– Хм-м-м, – протянул Курт, поглядывая на парнишку.

– Мы установили, что он не колдун, – сказал я, хотя, как по мне, ничего такого мы не узнали, – но что-то в нём всё-таки есть. Отмеченный богиней – это да, но Госпожа наша людей не исцеляет. По всей видимости, их исцеляет сам Билли, и это, верно, значит – в нём есть задатки к чародейным искусствам.

– Может, и есть, – не стал спорить Курт. Он сел и посмотрел на Анну. – А что скажет прекрасная дама?

– Скажет, что она тебя зарежет, если ещё раз так её назовёшь, – прорычала Анна. – Меня зовут Анна Кровавая.

Курт фыркнул, но послушался.

– Ну что ж, – сказал он. – Так и что же ты скажешь, Анна Кровавая?

Она перевела дух и тряхнула головой. Это всё ей не по нутру, чуял я, но Анна знала, что нужно делать.

– Обучи его, – сказала она.

– Здесь вам не академия чародейства, – проворчал Курт. – От меня не выучится он ни философии, ни математике, разве только самой простой арихметике. Я не гадаю по звёздам, как в Даннсбурге, не вызываю демонов и не заключаю с ними соглашений. Это высшая магия, а я этим всем не занимаюсь.

Я сдержался.

– Чему же ты сможешь его научить, Старый Курт?

Старик опять фыркнул и махнул рукой в сторону камина. Что-то резко затрещало, угли в жаровне занялись и пустили клубы едкого дыма, не уходящего в трубу. Анна зашипела и отступила на шаг назад, схватившись за кинжалы.

– Полегче, Анна Кровавая, – осадил я её. – Мы ведь тут как раз за этим.

– Могу научить его искусству, ежели хватит у мальца смекалки и желания учиться, – сказал Курт. – Искусство моё самое приземлённое, это не звёзды, демоны или споры о высоких материях. Ворожба, как это кличут чародеи. Низшая магия. Эти господа смотрят на моё искусство, задрав нос, как на что-то ниже их достоинства. Может, так оно и есть, с их-то кошельками. У богатого чародея есть слуги, чтоб топить ему печь, а у искусника никаких слуг нет, так что он облегчает себе жизнь, как умеет. Искусник умеет разжечь огонь и потушить огонь, залечить рану и нанести рану. Искусник может рассказать тебе то, что ты и сам знал, да позабыл, может предугадать, что готовит завтрашний день.

– А ты что думаешь, Билли? – спросил я парнишку. – Хочешь учиться здесь, у Старого Курта?

Билли уставился на огонь, и пламя вдруг погасло, только к потолку лениво взвилась последняя струйка дыма.

– Остаюсь, – повторил он, как видно, окончательно приняв решение.

Я кивнул и посмотрел на искусника. Тот нахмурился и строго глянул на Билли.

Мне пришло на ум: а ведь это, наверно, не Курт потушил пламя. Старик прокашлялся, как будто готовясь что-то сказать – может, и передумать, ну а мне этого не хотелось.

– Ты ведь захочешь оплаты, – сказал я.

– Захочу, – согласился Курт, и, может, именно разговор о деньгах наконец-таки поколебал его неуступчивость. – По одной серебряной марке в неделю, за моё потраченное время и его содержание. Ни медяком меньше, тут уж торгуйся – не торгуйся. Если стану учить мальца, станет не хватать времени на всё остальное, да и почему это у меня в карманах должно быть пусто? Марка в неделю, Благ, а ведь я возьму с тебя за шесть недель вперёд – или можешь проваливать.

Это были большие деньги, но у меня их хватало. О цене никому не надо знать, так что смело могу пустить в ход свою заначку, и никто меня ни в чём не заподозрит. Я кивнул:

– Согласен. Только это всё между нами, Старый Курт. Благочестивые знают, что Билли идёт к тебе на обучение, но цену придётся сохранить в тайне. Справедливо?

– Справедливо, – кивнул искусник. Встал, сплюнул на ладонь, я на свою тоже сплюнул, и мы по старинке пожали друг другу руки. Я порылся в кошельке, выудил шесть серебряных марок и передал их Курту. Старик снова кивнул, и дело было сделано. Вот так Билли Байстрюк встал на путь обучения чародейству.

Когда мы возвратились в харчевню, там уже ждала меня тётушка – восседала в общей комнате с кружкой пива в руке. У неё был тот самый всегдашний вид, какой я запомнил ещё ребёнком – каждый раз, когда собиралась меня выпороть, она смотрела именно так.

– Тётушка Энейд, рад тебя видеть, – сказал я.

За спинкой стула, словно телохранитель, стоял Брак, на его лице застыло одновременно гордое и дурацкое выражение. Его я не видал с тех пор, как Энейд вернулась к себе домой, и можно только догадываться, какими байками забивала она ему голову по вечерам.